Эра воды - [55]

Когда его расчистили и исследовали открывшийся ход с гладкими стенами, обнаружилось, что он вел к узкой шахте, пробитой в скальных породах и перекрытой сверху ледником. Возможно, когда-то по ней спускались сюда, проходили этим коридором, подходили к лицу… Но зачем?

Я с нетерпением ждал момента, когда смогу вернуться в подземелье. С запасом времени, аппаратурой, связью, и уже не один. А Олимп подождет. Стоял миллионы лет, постоит еще немного.

Пройдет день-другой, и ракета доставит нас к шахте. Я надеялся спуститься в нее, снова оказаться в загадочном месте, которое посещал пока только во снах. Помимо научного интереса и простого человеческого любопытства, меня влекло туда что-то еще. Влекло неумолимо. Когда я пытался понять, что же это, перед глазами всплывало перепуганное лицо Сильвии.

Ну, что же, я был уверен, что разберусь и с этим.

Часть 3. ПОТЕМКИ ВРЕМЕН

«Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь…»

«Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

(Книга Екклезиаста. гл.1, ст. 7, 11)

Кругом тьма и ничего кроме тьмы.

Меня обволакивает темнота — холодная, пустая, высасывающая жизнь.

Вслепую трогаю стены, пол, нащупываю низкий, нависающий прямо над головой, потолок. Шершавый камень леденит пальцы при каждом касании, примораживает так, будто с другой стороны — абсолютный холод и вечная ночь межгалактической бездны.

Почему я без скафандра? Как попал сюда? Что, вообще, происходит?!

Мысль о скафандре тоненькой ниткой цепляет сознание и, осторожно притягивая его, подсекает, словно рыбку, одним рывком выдергивает из цепкого мрака…

Я лежу тихо, боясь вдохнуть, ошеломленный резким пробуждением. Скосив глаза, подсматриваю через ресницы. Тусклый рассеянный свет, неубранная чашка с остатками кофе, тихое сопение рядом. Это Катя. Нащупываю теплую руку, тихонько накрываю своей. Не просыпается. И не надо. Пока не надо. Еще чуть-чуть.

Исподтишка разглядываю ее лицо: расслабленное, спокойное, ставшее таким родным, что без него немыслимо. Прошло чуть более месяца, как мы вместе, а уже думаю о вечном. Таков, вероятно, симптом заболевания, издревле преследующего людской род, лишающего власти над собой, подчиняющего даже не воле, не приказу другого человека, а едва уловимому, предугаданному желанию, еще не сорвавшемуся с губ. С ее прекрасных губ, без которых мне не прожить и дня… Хотя, отмечу, до нашей встречи неплохо обходился.

Тихонько целую в уголок рта. Она улыбается, не вполне проснувшись, переворачивается на спину и тянется, гибкая как змея.

Я уже говорил, что боюсь змей? Всех, кроме этой.

— Доброго утра, Катя.

— Приве-е-ет… — Ее голос мягок и текуч; чувствую, как начинаю растворяться.

Не сейчас.

Последний день экспедиции, пора сворачивать лагерь, нас ждут. Собрав волю, сажусь, чуть покачиваясь на пружинящем настиле. Полчаса до общего подъема. Тридцать метров камня и льда над головой. Две руки, десять пальцев. Числа помогают сосредоточиться, сжать себя в кулак.

Катя улыбается. Она открыла глаза, сейчас темно-серые и блестящие. Я знаю, что у нее на уме.

— Пора вставать, — мой голос намного тверже взгляда, — сейчас все забегают.

Катя лукаво жмурится:

— Пол, не будь таким серьезным. Иди сюда…

Рушатся числа, стены, крепления, баррикады, темнеет сознание, проваливаясь в распахнутые колодцы зрачков, и только повторный зуммер будильника, возможно, уже третий или четвертый, отрывает нас друг от друга.

Как она это делает? Мир распадается, едва она того захочет, разлетается в пыль, чтобы подарить счастье. Но в этом же — источник моего беспокойства, периферийный сигнал тревоги, страх в очередной раз потерять над собой контроль. Единственное, что утешает: с ней происходит то же самое. Я чувствую, уверен в этом. Не распавшись на мельчайшее, невозможно соединиться, быть полностью вместе, в каждой точке когда-то исключительно своего, а теперь, общего пространства «мы».

Я знаю, не может быть иначе, но очень боюсь ошибиться. Даже думать боюсь, что однажды все может кончиться, и вдруг окажется, что никогда не было. Что меня использовали, обвели вокруг пальца хитрецы из Контроля. Непонятно, правда, на кой я им сдался, простой парень Пол Джефферсон, пусть уже и не стажер, а доктор планетологии. Таких, как я, в Солнечной — тысячи. Едва ли каждым лично занимается лидер-инспектор, по крайней мере, насколько лично, как Катя Старофф — мной…

— Пол, ты готов? — Ее голос тверд, вот она уже снова руководитель секретной миссии КК, то есть Комитета Контроля. Волосы аккуратно уложены, благо, еще не успели как следует отрасти, следы короткого буйного утра смыты, замазаны или спрятаны под гермокостюмом.

Я хмыкнул. Нет у меня твоей скорости. Учиться и учиться.

Катя поняла без слов, на губах мелькнула улыбка:

— Тогда догоняй.

Дверь внутреннего шлюза затворилась за ее спиной. Я окинул взглядом наше временное пристанище. Вроде, ничего не забыл. Ах, да, чашка. Автоуборка же сломалась. Собственноручно снял с магнитного подноса, кинул в утилизатор. Пустой поднос улетел сам, зафиксировавшись в виде одной из стенных панелей.