Эра воды - [2]

Но инструкция гласит непреклонно: надо. Пункт первый: стажер, не думай, следуй инструкции. Следуем.

Аэрокар на бреющем полете обогнул мыс и по широкой дуге выскользнул к старой дороге, пробитой в первозданных скалах долины Вояджера направленными взрывами. Если можно назвать дорогой ручей глубиной по колено. Видимость, как обычно, близка к нулю, но радар-акустическому комплексу это не помеха — локатор работает исправно, машина на автопилоте.

Эти дороги проложили еще в первые годы, когда ураганный ветер не давал возможности гонять по воздуху, да и ракеты на острова не садились. Груз сбрасывали в океан в специальных контейнерах, те сразу ныряли на глубину, в тихую воду, и медленно плыли к берегу. А над ними бушевали волны, немыслимые для земных мореплавателей, огромные водовороты крутились меж островами, целые горы вздымались и обрушивались вниз, беснуясь вблизи берегов и делая навигацию поверху невозможной.

Но человек хитер. Потому человек и выжил в дикой природе, приручил ее, научился летать и, в результате, оказался здесь, за сотни миллионов километров от дома. Контейнеры не всплывали у берегов, они заходили в подводные тоннели, где их разгружали, разбирали на материал и доставляли на место. Первые базы на Ганимеде имели солидную подземную часть, и было их пять. От них разбежались по поверхности лучи дорог, потянулись гусеничные тягачи, которым ни ветер, ни бурлящие реки не страшны, начали возводиться атмосферные заводы и станции второго поколения. Словно жуки или, скорее, муравьи, выстроившись в цепочки, ползли тяжелые машины, скрежеща металлом и царапая твердый камень звеньями гусениц. Они распространяли по чужой планете наше влияние, с помощью них мы прибирали Ганимед к рукам. Это сейчас, когда атмосфера успокоилась и даже слабый ветерок — редкость, миром правят аэрокары, а древние тягачи остались, наверное, только в музеях.

Завод, что вовсе не удивительно, стоял на месте: несколько приземистых цехов, где автоматика трудится над приведением воздуха к земным нормам. И трудиться бы ей еще лет пятьсот, но каждый год разворачиваются по три-четыре новых завода. Мои внуки или даже дети смогут таращиться в голубое небо Ганимеда. Только, надеюсь, без меня. Свалю отсюда при первой же возможности. «Я хочу в космос, сэр!» вовсе не значило, что мне нравится чувствовать себя лягушкой.

Заглушив двигатель, аэрокар сел точнехонько в парковочный квадрат и подключился к заводской сети. Купол гаража опустился, отсекая нас с машиной от дождя. Я вышел на бетонит и хлопнул ладонью по капоту: минимум сантиментов, с дружком прощались ненадолго. Вокруг остро и неприветливо топорщились серые скалы. Их почти не видно за дождем, но они там. Когда-нибудь выветривание сотрет базальт в пыль, новые планетологи возьмутся за изучение осадочных отложений, неведомо как образовавшихся на маленькой планетке, которая и атмосферу-то без посторонней помощи удержать не может. Ученые с Альфы Центавра, ящеры с зеркальными глазами или шестикрылые разумные птицы — черт знает, кто там живет, люди к тому времени вымрут. Глаза у зазвездных планетологов вылезут на лоб, или что там заменяет им глаза и лбы, вот то-то будет триумф и величие человеческой мысли! Жаль, мы уже не оценим.

Атмосфера внутри завода почти такая же, как снаружи, если исключить пар. Пар удаляется вместе с растворенной в нем дрянью. Остается, в основном, углекислый газ, плюс пока низкий, но неуклонно возрастающий процент кислорода и азота. Минимальное химическое воздействие на механизмы. А человек по цеху может и в скафандре погулять, не проблема.

Так, думая о своем, брел я по смотровой трассе мимо огромных цистерн и змеевиков, мельком поглядывая на показания датчиков. «Брел» означает «скакал низкими прыжками»; приколы малой силы тяжести и экономии на гравидорожках. Это только называется «осмотр», на самом деле — пустая формальность. Если бы не Марков — педант и зануда, давно бы перестали сюда кататься; все равно любой чих с завода тут же становится известен диспетчеру, так на кой же ляд…

И тут я ощутил вибрацию. В принципе, на Ганимеде до сих пор изредка бывают слабые сейсмические толчки. Ганимедотрясения. Но это, похоже, нечто иное. Вибрация постепенно усиливалась, и я связался с диспетчером. На пульте в тот день сидел Жак Мессье. Так и вижу его лысину, потный лоб и недоумевающие глаза, увеличенные линзами.

Жак удивлен: «Что же такое могло случиться на автоматическом заводе, в самом деле?» Он большой оригинал, наш Жак, потеха для всей станции, но добряк и, говорят, отличный микробиолог. По крайней мере, вывих он мне вправил в один момент, без помощи медбота и почти без боли, а это что-то да значит, уж поверьте спасателю категории «Д».

Одним из приколов Жака были древние роговые очки с толстенными стеклами. Не иначе как переходили в его семье от отца к сыну, начиная с основания Рима. Несмотря на сильную дальнозоркость, он даже слушать не хотел про корректировку зрения. Предпочитал неизменность своей природы, какой бы убогой та ни была. Что ж, каждый имеет право.

Так вот, Жак, он был удивлен, получив от меня вызов. И еще больше удивился, когда услышал о причине. Через несколько секунд на связи уже были Марков и инженер по технике безопасности, Ярл Густавсен. Мне передалась их тревога. Дело в том, что индикаторы не показывали никакой вибрации…