Эпохи холст – багряной кистью - [3]

Самым большим желанием Витгефта было довести свои корабли до места рандеву… любой ценой, где с облегчением передать командование эскадрой (или то, что от неё останется) – либо Рожественскому, либо Дубасову, который должен прибыть туда же с владивостокскими крейсерами.

* * *

Пробило четыре склянки – десять утра.

Отпустив тралящий караван, флагманский корабль, подняв сигнал «Флот извещается, что государь император приказал нам…», лёг на курс, ведущий в сторону Корейского пролива.

День обещал быть солнечным, но ясным ли?

Уже к 11 часам дня с приартурских высоток эскадра напоминала о себе только обильным дымным затемнением на горизонте.

В бухте Белый Волк под прикрытием канонерских лодок «Гиляк» и «Отважный» ползали тральные суда, вылавливая японские мины. Бухта не простреливалась с японской стороны, и здесь могли отстояться последние уцелевшие суда Порт-Артура. Сюда же, несмотря на все безнадежности и царские приказы, могли вернуться израненные корабли Тихоокеанской эскадры.

Осторожный и прагматичный Витгефт не исключал такой вероятности.

В Порт-Артуре артиллерийская канонада сменилась где дружным, где захлёбывающимся «ура!», ружейным треском, хлопками самодельных бомбочек!

Людская масса, бегущая, падающая, отступающая и снова бросающаяся вверх, упрямым беспокойным муравейником осаждала занятую японцами гору Высокая.

За непомерно заваленные борта «Цесаревича» прозвали «пузаном». Особенно если смотреть на броненосец со стороны кормы…

Способный выдать более восемнадцати узлов, вожак русской «стаи» умеренно держал десять узлов, подстраиваясь под тихохода «Полтаву» и «наглотавшегося» воды «Ретвизана».

Японцы появились не одновременно, но как будто со всех сторон, сжимая дымную погоризонтную петлю.

Два крейсера-«мацусимы», естественно, никуда не делись, маяча на левом траверзе, не прекращая работать телеграфом.

Витгефт не счёл нужным глушить их передачи за бесполезностью сего занятия, мягко отмахнувшись от флаг-офицера:

– Пусть им… не перебивать.

Продолжали сновать туда-сюда на разном удалении и направлениях японские миноносцы, которые до этого попытались атаковать тралящий караван и были решительно отогнаны «Новиком».

Теперь же основательно загустело чадом из угольных топок слева впереди и сзади на правой раковине – по-видимому именно оттуда стягивались главные силы Того.

Создавалось неприятное зловещее впечатление, будто обкладывают со всех сторон.

«Однако… – вглядываясь, накрутив колесико бинокля на лучшую чёткость, оценивал адмирал, навскидку прикинув, – пока далеко до них… более ста кабельтовых. Определить, кто и что, будет возможным спустя некоторое время».

Поначалу Вильгельм Карлович суетливо вышагивал на мостике, дабы лично рассмотреть в оптику сгущающуюся угрозу. Но потом, очевидно, устав, уж только принимал доклады, оставаясь на левом крыле, по всему виду снова впав в апатию, игнорируя даже приятные ароматы – кто-то расстарался заказать кофий и сдобу с камбуза, понимая, что скоро будет не до перекуса. А командующий и ухом-носом не повёл, фатально готовый воспринимать исключительно другие запахи – угля, пороха, гари и, наверное (наверняка), ядовитой шимозы.

Командующий, слушая очередные уточнения – откуда, сколько, какими силами и курсами приближается враг, больше оглядывался назад, на вытянувшиеся в колонны корабли своей эскадры, словно ещё раз пытаясь заручиться силой и уверенностью – сдюжим ли, одолеем ли врага?

Ветер дул в северо-восточном направлении, погода всё более становилась ясной, барометр шёл в рост, и дым неожиданно легко уносило вверх, позволяя рассмотреть нагнавшее эскадру госпитальное судно, выделявшееся согласно Гаагской конвенции белым окрасом.

В приватной беседе с капитаном госпитальной «Монголии», коя наверняка не стала откровением для остальных офицеров эскадры, адмирал просил «в случае гибели какого-либо корабля всенепременно бежать на спасение команды, вызволяя из воды! Уж вас-то не посмеют тронуть. Только ради бога ночью светитесь всеми огнями, а то засветят вам басурмане миной самодвижущейся по случайности… с них станется».

Флагманский броненосец вдруг рыскнул на курсе, его словно пьяного повело в сторону от генерального курса.

– Что такое? – вопрос командующего прозвучал тихо, что не укрыло явные недовольные нотки.

Командир «Цесаревича» капитан 1-го ранга Иванов уже орал в амбушюр переговорного устройства, запрашивая причину неуправляемости судна.

Минутами позже, будто лениво призадумавшись, бронированный утюг начал возвращаться на место.

– На «норд-осте», по всей видимости, главный броненосный отряд Того. Пересекают наш курс! – спустя пятнадцать минут доводил свои соображения Матусевич, лишь слегка выдавая волнение в голосе. – Идут не меньше пятнадцати-шестнадцати узлов. Намерения понятны!

«Нетрудно догадаться, – мысленно соглашался адмирал, – сие по британским рецептам, пользуясь большим ходом, насесть на нашу „голову“, да ещё и против солнца встать».

– Перестроиться в боевой порядок. Противник слева, – несплаванность эскадры не подразумевала со стороны Витгефта каких-либо сложных манёвров.

«Цесаревич» выбросил флажные сигналы, и считавший приказ «Новик» покинул своё авангардное место, встав между «Аскольдом» и «Палладой». Одновременно миноносцы начали переход на правый борт колонны броненосцев, на время перестроения превратившись в разрозненную суетливую стаю.