Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени - [39]

Он радостно улыбнулся, подумав, что линейное ускорение явно может стать настоящей страстью.

– Герберт, почему вы оказались в больнице?

Он нахмурился и отвел взгляд:

– А, да. Вот что.

Он коротко объяснил, что Лесли Джон Стивенсон случайно попал под машину и погиб.

– Ох, нет! – Она положила правую руку на его кисть и крепко ее сжала. – Мне так жаль!

– И мне тоже.

– Я чем-то могу вам помочь? То есть – он ведь был вашим другом, и я понимаю…

– Он не был мне другом.

– Хм! – Она выгнула бровь. – Но вчера вы сказали…

– Он никому не был другом.

– Не понимаю.

– Я бы предпочел об этом не говорить, с вашего разрешения.

– О! – Она убрала руку. – Ладно.

Ему стало ужасно неловко. Эми больше ничего не стала говорить – и вскоре молчание стало тяжелым. Он начал нервничать и больше не получал удовольствия от видов из окна, своей первой поездки по современной дороге и заразительного ритма движения с большой скоростью. Конечно же, смерть Стивенсона означала, что теперь он может не спеша знакомиться с 1979 годом. Он может быть внимательным и применять научный подход. И если он справится с собственной архаичностью, то сможет вернуться в свое родное время с огромными знаниями современного человечества.

Однако все эти мысли никакого облегчения не приносили. Уэллс оказался в обществе просто роскошной молодой леди – и не может даже заставить себя с ней разговаривать. Ему было стыдно за то, что он так резко ее оборвал. Наверное, они быстро съедят где-нибудь ленч – и на этом все закончится.

* * *

Они припарковались и вышли из машины. Уэллс увидел ряды магазинчиков и рынков, а за ними – мачты и реи рыболовного флота, стоящего на якоре. В небе кружили чайки. Он почувствовал себя как дома – если не принимать во внимание архитектуру, то можно было подумать, что он гуляет по спокойным улочкам Истборна. Звуки и запахи были точно такими же.

– О, береговая линия! – воскликнул он. – Обожаю морское побережье. Как это вы догадались?

Она повернулась к нему. Глаза у нее были полны тревоги, руки сцеплены за спиной.

– Послушайте, Герберт, я прошу прощения за то, как повела себя там, в машине, но, честно говоря, я всегда теряюсь, когда сталкиваюсь с такими вещами, как смерть. Если вам не хочется об этом говорить, то это вам решать, а не мне. Так что извините меня, ладно?

Сердце у него дрогнуло, а тело напряглось. Не успев сообразить, что делает, он схватил ее за плечи и притянул к себе. Его щека прикоснулась к ее макушке. От нее пахло чистотой и свежестью, как от моря, с легкой ноткой духов – как раз такой, что у него ноги подкосились. Она ответно обняла его – и он почувствовал, что она дрожит. Он чуть было не сказал ей прямо, кто он на самом деле.

Эми взяла его за руку и повела в сторону ресторанчиков Рыбачьей пристани.

– Любите морепродукты? – спросила она весело.

– Сейчас я готов съесть что угодно, – ответил он.

Они вошли в «Алиотоз», и метрдотель усадил их за столик у окна, откуда открывался отличный вид на пристань, рыбачьи суда, залив и зеленые вершины округа Марин. Однако все его внимание поглотило одно – мост «Золотые ворота», на который он воззрился с трепетом. Для него мощные парные башни, кабели подвески и полотно протяженностью в милю были монументом в честь безграничных возможностей человека.

– Великолепно! – воскликнул он.

– Неплохой вид, правда? – подхватил официант, задержавшийся у их столика.

– Вид, вот еще! Это же тот мост! Одновременно невероятный и ошеломляющий! Я даже представить себе не мог! Люди, которые его построили, гениальны, слышите? Настоящие гении!

– Да, сэр, – согласился официант, краснея от чрезмерно бурного проявления чувств, однако сумев выдавить слабую улыбку.

– Любезный, как с ними связаться, чтобы справиться о методах строительства?

Официант нервно оглянулся и тихо ответил:

– Сомневаюсь, что это получится, сэр, ведь мост был построен в 1937 году.

– О! – Эйч Джи напрягся. – Ну да. Никак не получится.

– Леди и джентльмен не желают аперитив? – спросил официант с легким итальянским акцентом.

– Не отказалась бы от бокала вина, – сказала Эми.

– Отличная идея! – согласился Уэллс и поднял взгляд на официанта. – У вас, случайно, не найдется марочного «Шабли»?

– Какого именно шато, сэр?

– Я бы предпочел шато де гренуа, урожай 1890 года.

– Кажется, старейший урожай у нас в погребе – это 1976 год, – ответил тот невозмутимо.

Уэллс густо покраснел из-за своей глупой ошибки, запоздало вспомнив, что хранящиеся больше трех лет белые вина превращаются в уксус.

– Могу я предложить вам калифорнийский рислинг, сэр?

– Спасибо, мы попробуем гренуа 1976 года.

– Отличный выбор, сэр.

Официант чуть поклонился и ушел. У Эйч Джи создалось впечатление, что этот человек сказал бы точно те же слова, если бы он заказал выдохшееся пиво.

Вино оказалось очень хорошим, и Эми не решилась признаться, что предпочла бы калифорнийский рислинг. Она заказала морские ушки, а он попробовал… вернее, жадно съел – гребешки. Ей было весело, атмосфера создалась чудесная, однако Эми начала подозревать, что ее спутник ведет себя странно. Он то и дело начинал расспрашивать ее о таких вещах, которые она всегда принимала как нечто само собой разумеющееся. Да и фразы у него получались странные. Им не хватало той краткости, к которой она привыкла в речи других мужчин. Конечно, это могла быть просто очаровательная особенность английского джентльмена. А может быть, она просто уже слишком давно живет в Сан-Франциско.