Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени - [37]

Глава 7

– Мертв? – ахнул Эйч Джи. – Он умер?

– Мне очень жаль.

– Могу я увидеть тело?

– Постойте. – Врач внезапно преисполнился подозрительности. – Вы – родственник покойного?

– У него нет родных!

– Извините. Мне вообще ничего вам говорить не следовало.

Он поспешно удалился.

Уэллс привалился к стене, ухватившись за поручень (установленный для удобства инвалидов), чтобы не упасть. Стивенсон мертв? Его жизнь прервало чужеродное транспортное средство? Конечно, этот тип полностью заслуживал высшую меру наказания, однако ему не следовало умирать, не пройдя через суд присяжных. Это – неподобающий конец для английского джентльмена, какими бы ужасными ни были его преступления.

Самым мерзким во всей этой странной истории было то, что Стивенсон безвременно скончался за пределами собственного времени в чужом мире, где никому не было дела до того, что в данном случае нарушен логический порядок вселенной. Его крики боли, его возможные слова предсмертного раскаяния не прозвучали в Лондоне 1893 года. Они оказались за пределами времени и не были никем услышаны. Случившееся было не просто неестественным – оно было пугающим. Оказаться настолько одиноким, настолько потеряться в смерти! Поистине в механизм гегелевской диалектики попал крупный камень.

Он сунул руки в карманы и, понурившись, поплелся по коридору. Он обманут. Стивенсон мертв. Эйч Джи не сможет вернуться домой с проклятым призом. Справедливость не восторжествует. Его современники не узнают, что самый отвратительный и низкий член общества получил по заслугам. Один Бог знает, сколько еще времени женщины будут выходить на панель, страшась появления Джека-потрошителя. Одиссея Герберта Джорджа Уэллса, которую он совсем недавно считал путешествием во времени ради соблюдения прав человека, провалилась.

Ну что ж, так тому и быть. Что сделано, с тем покончено. Лесли Джон, где бы ты ни находился: покойся в мире, несмотря на свои ужасные преступления.

Уэллс со вздохом поднял голову – и обнаружил, что стоит у входа в большой кафетерий, полный народа. Из двери вырвались ароматы пищи, дразнящие его обоняние. Объявление на двери говорило, что предложение на завтрак включает в себя два яйца, хэш-браунз (что бы это ни было), ломтик бекона, английские маффины, фруктовый коктейль и кофе – и всего лишь за два доллара и семьдесят пять центов. Он проверил свои средства. Восемьдесят семь центов. Он повернулся и побрел прочь.

Он завернул за угол, погрузившись в раздумья. Логически рассуждая, ему следовало бы вернуться в Банк Англии, объяснить, что лишился своих дорожных чеков, и попытаться получить справедливую компенсацию. Однако по грубым прикидкам за восемьдесят семь центов он отъедет от чертовой больницы всего на полмили – и что он станет делать потом? Он понятия не имел. С тем же успехом он мог бы находиться от Банка Англии так же далеко, как Сан-Франциско отстоит от Лондона – или 1979 год от 1893-го.

Он еще раз повернул – и наткнулся на ряд телефонов-автоматов. Он уставился на них. Звенели монеты, неугомонные юнцы орали в электронную стратосферу про парней и девчонок, фунты и унции, сходство между братьями и сестрами.

Одна кабинка была открыта. Эйч Джи влетел в нее, сел и уставился на аппарат, на мгновение пожалев, что не может снять с коробки крышку и посмотреть на механизм внутри. Вместо этого он прочел инструкции, решил, что у него хватит денег на то, чтобы воспользоваться этим устройством, а потом извлек визитку из внутреннего кармана пиджака.

«Мисс Эми К. Роббинс. Операционный отдел. Банк Англии. Саттер-стрит, д. 377, Сан-Франциско, Калифорния. 422-4316». Он вспомнил, что пригласил ее на ленч, а она в ответ упомянула телефонный номер на своей визитке. Значит, ее номер – вот эта семизначная цифра в нижнем правом углу.

Он снова посмотрел на телефон. Но почему на кнопках буквы? Он немного подумал, а потом уныло вздохнул. Логического объяснения не находилось. Но в конце концов мало ли в языке нелогичного?

Тут Герберт Уэллс выругал себя за то, что тянет время. Если уж у него хватило храбрости сдвинуть вперед рычаг управления ускорением, то почему он пасует перед телефоном? Неужели он теперь боится техники?

Уэллс снял трубку с аппарата, прижал к уху (как это делали те, за кем он успел понаблюдать) и опустил монетку в прорезь. Надавив кнопки, соответствовавшие цифрам на визитке, он затаил дыхание, ожидая результата. В трубке раздались щелчки, потом ровный шум, а потом звон, похожий на далекий щебет птицы.

Уэллс возбужденно хохотнул:

– Банк Англии, чем могу быть вам полезна?

– Великолепно, – пробормотал он в трубку совершенно неуместно.

– Банк Англии, чем могу быть вам полезна? – повторила ответившая в некотором раздражении.

Уэллс открыл было рот, чтобы ответить, – и замер. Он понятия не имел, что говорить. Он безмолвно уставился на трубку.

Он услышал щелчок, а потом непрерывный гудок, который уже звучал, когда он только снял трубку. Куда эта женщина делась?

Обиженный Уэллс покраснел и пробормотал:

– Ну и нахальство!

Он вернул трубку на аппарат, выудил еще один десятицентовик и заготовил несколько предложений для следующей попытки.