Эпоха за эпохой. Путешествие в машине времени - [26]

– Ну-ка, давай, беби! Давай! Быстрее, быстрее!

Поворот заставил Эйч Джи ахнуть и обомлеть: он возбужденно захохотал. Постоянные высокоскоростные вихляния вызвали у него восторг: он почувствовал, что у него тоже возникла эмоциональная связь с кебом. Он обеими руками вцепился в спинку переднего сиденья и мысленно приглашал машину продемонстрировать новые механические чудеса.

Водитель вдруг резко затормозил и свернул на Юнион-стрит. Там он снова ускорился – и кеб понесся вверх по довольно сильному уклону, подпрыгивая и сотрясаясь на каждом ухабе. На вершине холма машина взмыла в воздух и пролетела футов тридцать, а потом клюнула носом и врезалась в бордюр. Изумленный Уэллс шумно выдохнул и восторженно зааплодировал.

– Еще! – вскричал он. – Еще!

Водитель с удовольствием выполнил его требование. Он проделал еще шесть прыжков с холма и собрался было пойти на седьмой, когда мотор перегрелся, отбросив неплотно прикрытую крышку радиатора. Громила выругался при виде отклонившейся в красную часть шкалы стрелки указателя температуры и остановил свою возлюбленную машину. Выбравшись из салона, он поднял капот и отпрянул от облака пара. Двигатель стонал и щелкал.

Пока кеб отдыхал и охлаждался, Уэллс со вздохом откинулся на спинку сиденья. Бешеная скорость выжала его и сняла всю напряженность. Он тихо хихикнул. А он сейчас не испытал ли «технофилию»?

Водитель захлопнул капот, вернулся за руль и включил двигатель. Он медленно отъехал от тротуара с безмятежной улыбкой на совершенно бесстрастном лице.

Остаток поездки прошел степенно и спокойно, но Герберт Уэллс не обратил на это внимания. Он сидел, закрыв глаза, и улыбался. Его воображение тем временем взлетало с бетонированных вершин тихих жилых кварталов.

Герберт Уэллс безраздельно влюбился в автомобиль.

* * *

Лесли Джон Стивенсон сидел за обеденным столом в гостиничных апартаментах и лениво расковыривал улиток, которых заказал себе в номер. Несмотря на усталость, он был доволен тем, чего успел добиться за то короткое время, которое прошло с момента его прибытия в 1979 год. Уйдя из музея, он меньше чем за полчаса отыскал бесплатный ужин и теплую постель в миссии спасения «Сент-Винсент Де Пол» к востоку от парка. А уже утром бесплатно добрался до центра и обменял несколько золотых соверенов, которые всегда носил в нательном поясе, на несколько сотен американских долларов. После этого он приобрел несколько смен одежды и теперь прохлаждался в апартаментах стоимостью полторы сотни долларов в сутки высоко над надоедливым уличным шумом. Он улыбнулся. Неплохо для того, кому пришлось спасаться бегством от Скотленд- Ярда.

Он отодвинул тарелку и вернулся к стихотворению, над которым трудился: его впечатлило то, насколько легко скользило по бумаге с логотипом «Матроса» современное перо со встроенным источником чернил.

Ода Жанне д’Арк

Ты – кого пламя кружи́т,

Улыбаешься тихо и нежно.

И твой рот от желанья дрожит

Быть с огнем неизбежным…

Он положил ручку, налил новую порцию джина «Бифитер», встал из-за стола и вышел на балкон. Он обвел взглядом затянутое облаками небо и череду квадратных зданий, стоящих на склоне за отелем. Эта картина напомнила ему вид на Бат из фамильного особняка, который теперь стал собственностью одного из его самодовольных старших братцев.

«Эскулап». Когда-то там был его дом. Такое название дал имению его тиран-отец: он был врачом – и у него было три сына, которые по его требованию должны были стать врачами. А еще у него была дочь, которой, несомненно, предстояло выйти замуж за врача. Стивенсон-старший считал себя современным наследником сквайра Аллуорти, изображенного Филдингом: раз в месяц он устраивал охоту на лис, заставляя гончих выкладываться по максимуму, а потом разглагольствовал перед своими друзьями, стоя у огромного камина. В такие моменты юного Лесли, его братьев и сестру изгоняли из парадной части дома, а их матери доставалась роль шмыгающей носом подавальщицы.

«Эскулап». Стивенсон сделал новый глоток джина. Именно туда он вернулся после первого курса университета. Именно там вызрела и расцвела его любовь к своей темноволосой белокожей сестре. Именно там он соблазнил ее – на лужайке за домом смотрителя, теплым летним вечером, когда воздух был полон цветочной пыльцы и сладких ароматов. Он принял ее готовность как знак истинной любви и в пылу страсти предложил бежать с ним и выйти за него замуж. Других женщин никогда не было. Была только она. Она без капли сожаления ответила, что довольна своей жизнью и что хотя в данный момент он ей нравится, но у его страсти были предшественники. «Кто?» – вопросил он страдальчески. Он узнал, что первым был смотритель и что потом она была близка с их отцом – и не один раз, а многократно.

Она разбудила демона.

«Эскулап». Дом. Он снова глотнул крепкий напиток. То место, где вечером того же дня он попытался убить сестру кухонным ножом, не в силах сдержать ярость, вызванную унижением. И ему бы это удалось, если бы отец не услышал ее крики и, ворвавшись в комнату, не избил его кочергой до потери сознания.

«Эскулап». Бывшее жилище. Он побывал там один раз, прервав обучение на медицинском факультете Кембриджа, приехав на поезде на чтение отцовского завещания. Похороны в пасторальной обстановке. Там он заявил викарию и братьям, что считает справедливым, что рак, сожравший старика, сделал его смерть медленной и болезненной. Ему в наследство ничего не досталось. Его сестра не вернулась – и никто не знал, где она. В день его отъезда братья отправили мать в сумасшедший дом: ее обнаружили на псарне, ползающей среди гончих.