Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [24]

Можно предложить еще одно, более вероятное объяснение. Люди не остаются все время на одной и той же стадии развития, но за один отрезок времени изменяется лишь часть их души. Один и тот же человек может мыслить прогрессивно, и это особенно проявляется, когда он занимает какую-нибудь общественную должность или сотрудничает с людьми, разделяющими его взгляды; и одновременно он сохраняет старые, консервативные взгляды, которые проявляются в его домашней, повседневной жизни. Такой человек пользуется преимуществами, которые предоставляют ему любые нарушения баланса в душе, чтобы захватить своего соперника врасплох и устранить его. Законы Исландии и Норвегии вовсе не были примитивными, наоборот, они отличались необыкновенной прогрессивностью. Они выражали взгляды прогрессивных людей. Но странное дело, у норвежцев была разработана целая шкала ран: если образовалась лишь вмятина на коже, то за нее налагался штраф в половину марки, если не повреждались ткани под кожей – штраф в 1 унцию; если рана заживала без шрама – 1 унция, а если со шрамом – то 6. Исландцы же вообще ограничились тем, что называли всякую рану раной. И если бы мы могли проследить, как менялся закон от одного века к другому, то увидели бы, как его формы все больше упрощались под влиянием повседневной жизни.

Неизменным оставалось одно: желание примириться никогда не основывалось на стремлении оставить незначительный удар неотмщенным; если пострадавший чувствовал, что задета его честь, то он должен был мстить, точно так же, как и тогда, когда дело шло о жизни и смерти. Незначительность оскорбления не означала, что плата будет уменьшена. И перед лицом этих базовых принципов весь прогресс прекращался. Реформаторы закона в Норвегии старались задвинуть месть в самый дальний угол. Они утверждали, что суды готовы принять всех, кто в нуждается в должном разбирательстве, кроме того, назначались особые королевские чиновники, которые должны были помогать людям получать возмещение ущерба, которого они раньше добивались, кто как мог. Но они не могли не добавить, что, если противник не хочет уступать и приказа чиновника будет недостаточно, тогда к человеку, который лично мстит за оскорбление, нанесенное его чести, нужно отнестись с большим пониманием. Если месть не превысит того, чего заслуживает обидчик, то мстителя нельзя считать виновным. «Если за убийство человека не будет внесен выкуп, то родственники погибшего могут отомстить сами, и их ни в коем случае не должен останавливать тот факт, что король простил убийцу и разрешил ему остаться в стране» – так гласит указ короля Хакона, проводившего реформу судопроизводства, который изложен во введении в Законы Фростатинга.

В этом образце законодательства хорошо виден конфликт между теорией закона и практикой повседневной жизни. Тевтоны предпочитали мирное решение споров, но посредничество стояло вне этого, стараясь добиться примирения по взаимному согласию, без малейшего нарушения прав фрита. Позже закон отразил оригинальное тевтонское чувство справедливости, сумевшее объединить обе эти тенденции. Законоведы переходного периода пытались сделать посредничество неотъемлемой частью юридической процедуры, что позже привело к появлению легальной системы, построенной на взвешивании и оценке преступления. Одновременно они стремились отменить древнее право личной мести. С помощью этого гармонизирующего процесса тевтонская юриспруденция постепенно стала соответствовать римскому закону, но северяне слишком поздно отказались от идеи абсолютной репарации как главного условия права и справедливости.

Требование персональной реституции, конечно же, не такая вещь, признанием которой жизнь и общество могли ограничиться; это самый главный секрет, главная опора законодательства Севера. Когда Закон Гулатинга[15] порвал с лозунгом «И да свершится отмщение» или когда он говорил: «Никто не может требовать платы за ущерб более трех раз, не отомстив своему обидчику», это вовсе не означало, что закону бросали вызов, когда надевали парик законника и произносили циничные фразы с комической серьезностью. Эти фразы – прямое выражение той законотворческой энергии, которая создала и поддерживает всю систему указов, из которой они появились. Дух закона можно назвать юридическим сочувствием оскорбленному человеку и его страданиям. Суд – это место, куда он приходит в поисках исцеления. Если жертва не смогла сама явиться в суд, то ее должны заменить родственники; вопрос заключается не в том, чтобы найти обидчика, а найти того, кто нуждается в восстановлении чести.

С течением времени право на месть среди южных племен германской семьи постоянно угасало. Самое радикальное отношение к этому вопросу демонстрирует Бургундский закон, согласно которому, за убийство полагалась смертная казнь; это условие полностью устраняло попытки взять закон в свои собственные руки. Однако добрые бургунды были еще далеки от совершенства, и законодатели находили необходимым подчеркнуть, что казни должен быть подвергнут только виновный в убийстве, и никто другой. Другие народы, вероятно, еще не продвинулись за пределы этапа ограничений, когда они начали создавать свои законы. К сожалению, из-за случайной природы законов мы можем проследить это движение лишь с помощью отдельных проблесков.