Эпоха викингов. Мир богов и мир людей в мифах северных германцев - [19]

Третий год в постели оказался более тяжелым, чем предыдущие, ибо у Хаварда разболелись суставы. Бьярни, его жена, по-прежнему ухитрялась вести домашнее хозяйство и еще находила время убеждать своих родственников помочь им. Они сообщали ей о поездках Торбьёрна и о том, какие дороги он выбирает. Наконец в один прекрасный день, на третье лето после гибели сына, она подходит к кровати и говорит: «Ты слишком долго спал, сегодня ночью твой сын Олав должен быть отмщен, иначе будет поздно». Ибо отмщение должно было свершиться не позднее, чем по прошествии трех лет со дня убийства.

Это было уже совсем другое дело, чем ездить к Торбьёрну и униженно просить о возмещении ущерба. Великая ярость обуяла Хаварда. Ощутив прилив сил, он спрыгнул с кровати, отворил большой ларец, полный оружия, извлек оттуда шлем, кольчугу – облачился, вооружился секирой и еще до рассвета отомстил обидчику. На следующее утро он явился к Стейнтору из Эйри, сообщил ему об убийстве четырех человек и, посмеявшись над своими будущими проблемами, заявил, что ничего не боится: «Ибо теперь все мои мучения и горе закончились».

Потеряв сына и не в силах отомстить, Хавард испытывал постыдное бесчестие. Это потрясло его душу до самого основания, Хавард впал в состояние полной беспомощности. Во время тинга он ходил, как выразился один из очевидцев, «словно человек, ни на кого не похожий, могучий, но побитый жизнью; он ковылял словно калека, но все равно выглядел мужественно; его снедало горе и беспокойство». Но когда Хавард отомстил обидчику, в его венах снова забурлила кровь; обретя честь, он словно переродился. К нему вернулась прежняя сила, легкие наполнились воздухом, и даже увечные ноги окрепли. Хавард вздохнул и снова почувствовал, как в него вливается новая жизнь, рождается новая сила. Его ум молодеет и вновь познает, что такое опасность, что такое трудности; Хавард наполняется бурной радостью, истинным ликованием жизни, которому не страшна смерть. Однако о кровавых деяниях Хавард более не помышляет («Сага о Хаварде из Ледового фьорда»).

Павел Диакон[11] рассказывает нам о старом ломбардце по имени Сигвальд, который, подобно Хаварду, устал от жизни и пожинал плоды радости после долгих страданий. Он потерял двоих сыновей в битве со славянами, вторгшимися в его страну. Он жестоко отомстил им во время двух битв, а когда надвигалась третья, настоял на том, чтобы участвовать в ней, несмотря на все протесты, «ибо, – заявил он, – я с лихвой отомстил за своих сыновей и теперь с радостью встречу смерть». И он пошел на смерть от избытка жизненных сил.

Честь сразу же вызывает мысль о мести. Тот, кто хочет сохранить свою честь, должен мстить, и не только потому, что в сагах они ходят рука об руку, но потому, что только в мести мы можем увидеть глубину и широту чести. Месть содержит в себе освещение и объяснение жизни; мстителю кажется, что только в мести жизнь проявляет свою истинную суть и наиболее прекрасна. Это жизнь в своем самом ярком проявлении.

Хавард и Сигвальд – истинные герои своего времени. Как бы далеки ни были от нас их мотивы и причины для мести, они внушают нам благоговение. И наш интерес к ним пробуждают не их мужество, жестокость, юмор или острота ума; мы смутно ощущаем, что месть – это высшее выражение их человечности, и нас охватывает желание превратить наше благоговение в сочувственное понимание их идеалов, побуждавшие их к отмщению.

Месть, которой движет не только жажда крови, но и желание восстановить честь и справедливость, возвышает человека, ибо пробуждает внутренние силы – телесные и духовные. Она увеличивает мощь до невероятных пределов, помогает чувствовать себя сильнее и храбрее. Но месть, помимо этого, учит выжидать и обдумывать план мести. Год за годом человек может ждать и наблюдать, выстраивая свои действия таким образом, чтобы воспользоваться самым подходящим моментом для удовлетворения своей чести. Даже занимаясь повседневной работой, заготавливая сено или ухаживая за скотиной, человек постоянно следит за дорогой – не проедет ли по ней нужный ему человек? Месть учит его относиться к времени и пространству, как к пустякам. Один может помнить обиду всю жизнь, другой – пересечь моря, имея перед собой одну цель – отомстить обидчику.

Шестилетний мальчик, отца которого убили на его глазах, слышит такое напутствие: «Не плачь, но помни об этом!» Месть воспитывает его и преображает. Она не только возвышает его, но держит в постоянном напряжении, возносит на более высокий уровень, ибо желание воздать за злодеяние – не только самое высокое из всех чувств, но и самое естественное, самое человеческое. Люди могут сильно отличаться друг от друга, но в одном они едины – они должны воздать должное за обиду и не могут этого не делать.

Какой же была месть у древних германцев?

Она не была плодом чувства справедливости. Есть народы, которые видят в правосудии жизненно важный принцип своего существования, на котором держится мир. Они верят в существование прямой связи между поведением людей и движением планет, поэтому преступление, за которым не последовало наказания, висит тяжелым грузом над всем человечеством. Чтобы избежать голода, разгрома или разрушения мирового порядка в целом, нужно, если возникнет такая необходимость, казнить сыновей за преступления их отцов и наоборот. Германские народы не относятся к этому типу. Чувство справедливости у них требует совсем другого сознания, чем у греков, римлян и жителей Ближнего Востока.