Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - [152]
Ирония шизофреника разоблачает Другого знания и Другого власти. Требования Другого воспринимаются как невыносимые, в том числе – или даже в особенности – требование эмоциональной близости, привязанности. Этому Другому – разоблачаемому, несуществующему – предъявляется ложная личность, имитация, искусная ложь (Шерлоку, Хаусу, Декстеру отлично удается изощренная имитация «нормального поведения»). Ирония – иронический, сомневающийся разум (дедукции, логические выкладки) – в качестве средства защиты от Реального позволяет Хаусу и Шерлоку выпутываться из галлюцинаций. И эта свирепая, безжалостная, логическая ирония располагается на стороне Суперэго, кантовского морального императива.
Лакан в работе «Кант с Садом» прочитывает Канта через сочинения маркиза де Сада, показывая, что «голос совести» по Канту, голос чистого разума, логический механизм, исключающий идею личного блага или удовольствия (поскольку это универсальный нравственный критерий), обезличенный голос самого субъекта – это то, что позже будет названо влечением к смерти, удовольствием в боли. Фундаментальный нравственный закон требует всегда говорить правду, даже тому, кто может использовать ее в дурных целях и причинить вам (или еще кому-то) страдание, ибо мораль абсолютна.
В подражание всеобщему критерию (фундаментальному закону) Канта Лакан конструирует фундаментальную максиму Сада (или формулу его фантазма) следующим образом: «У меня есть право наслаждаться [le droit de jouir\ вашим телом, – может сказать мне любой, – и я буду претворять это право в жизнь, ни в малейшей степени не стесняя себя в осуществлении своих изощренных насильственных действий» (прямая цитата из Сада, которую приводит Лакан в семинаре VII, звучит так: «Предоставьте мне часть вашего тела, которая принесет мне сейчас удовлетворение, и, если вы захотите, можете наслаждаться той частью моего тела, что принесет удовлетворение вам»).
Конечно, такая максима Сада, извлеченная Лаканом из сочинений маркиза, не более чем пародия на Канта, но пародия весьма поучительная. В садовской максиме отчетливо прослеживается все тот же всеобщий, универсальный принцип – любому предоставляется право обратиться к любому с требованием предоставить ему свое тело для наслаждения. А то, что этому другому подобное обращение может (и вернее всего так и будет) не доставить ни малейшего удовольствия, так на то и всеобщий логический принцип, не принимающий в расчет боли или удовольствия. Всеобщий закон никому счастья не гарантирует.
Итак, если исключить из морали всякий элемент чувства (или патоса – чего-то, связанного с удовольствием/неудовольствием), говорит Лакан, то садистский мир оказывается «изнаночным» вариантом мира, подчиненного радикальной этике Канта>82. Именно таким – свирепым, наслаждающимся, садистическим, непристойным – предстает Суперэго, если сдернуть с него покров «нравственного императива». И останется лишь императив, воплощенный в дьявольских нашептываниях Мориарти – «Давай умирай уже, Шерлок!», – чистое влечение к смерти.
Безумная корова удобряет посевы: метафора, метонимия и «ляля-зык»
И здесь мы возвращаемся к логическим вулканцам, всегда говорящим только правду, в полном соответствии с заветами И. Канта. Вулканцу Споку присуща еще одна особенность, вытекающая из неспособности говорить ложь: неспособность распознавать метафоры, устойчивые выражения и юмор.
Боунз: Вы собираетесь все бросить и искать ветра в поле [букв.: «гнаться за дикими гусями»] по всей галактике только потому, что обнаружили аномалию в межзвездном водородном облаке?
Спок: Доктор, я гонюсь за капитаном, лейтенантом Ухурой и курсантом Чеховым, а не за какими-то дикими водоплавающими пернатыми>83.
Спок: Мы находимся в пустынной местности, где господствует арктический климат.
Боунз: Он имеет в виду, тут холодно!>84
Спок: Капитан, я закончил анализ требуемой зоны. К сожалению, мозг слишком обширен, уничтожить его не сможет даже все имеющееся в нашем распоряжении наступательное оружие. Однако мы сумеем добиться его полного уничтожения, если преобразим корабль в поток энергии, нацеленной на кортекс мозга, и нанесем смертельный удар всей его мощью.
Боунз: Вы что, корабль предлагаете взорвать?
Спок: Полагаю, доктор, именно это я и сказал>85.
Капитан Керк: Если мы будем продолжать взятый курс, на какое расстояние мы сумеем подобраться к ближайшему посту клингонов?
Чехов: На один парсек, сэр. Точно сможем учуять их запах! (Широко улыбается.)
Спок: Это нелогично, курсант. Запахи не могут распространяться в космическом вакууме.
Чехов: Это была маленькая шутка, сэр.
Спок: Исчезающе маленькая, курсант>86.
Лейтенант Бейли: Оно перекрыло нам путь!
Спок: Нет никакой необходимости повышать голос, мистер Бейли.
Бейли: То, что я повысил голос, не означает, что я напуган или не могу справиться с заданием, это значит, что у нас, людей, есть такая штука – адреналиновая железа.
Спок: Это весьма прискорбное обстоятельство. Вы не думали о том, чтобы ее удалить?>87
Современная наука знает множество примеров сосуществования и взаимовлияния гуманитарных и естественных дисциплин. В сферу интересов гуманитариев все чаще попадают области, связанные с бытовыми сторонами человеческой деятельности, среди которых прежде всего — судебное право, медицина, психология, культура повседневности, образование. Объединение методик гуманитарных и естественных наук породило ряд междисциплинарных интеллектуальных течений, среди которых особенно выделяется literature and medicine.Предмет настоящей статьи — обзор исследований LM.
Академический консенсус гласит, что внедренный в 1930-е годы соцреализм свел на нет те смелые формальные эксперименты, которые отличали советскую авангардную эстетику. Представленный сборник предлагает усложнить, скорректировать или, возможно, даже переписать этот главенствующий нарратив с помощью своего рода археологических изысканий в сферах музыки, кинематографа, театра и литературы. Вместо того чтобы сосредотачиваться на господствующих тенденциях, авторы книги обращаются к работе малоизвестных аутсайдеров, творчество которых умышленно или по воле случая отклонялось от доминантного художественного метода.
Культура русского зарубежья начала XX века – особый феномен, порожденный исключительными историческими обстоятельствами и до сих пор недостаточно изученный. В частности, одна из частей его наследия – киномысль эмиграции – плохо знакома современному читателю из-за труднодоступности многих эмигрантских периодических изданий 1920-х годов. Сборник, составленный известным историком кино Рашитом Янгировым, призван заполнить лакуну и ввести это культурное явление в контекст актуальной гуманитарной науки. В книгу вошли публикации русских кинокритиков, писателей, актеров, философов, музы кантов и художников 1918-1930 годов с размышлениями о специфике киноискусства, его социальной роли и перспективах, о мировом, советском и эмигрантском кино.
Книга рассказывает о знаменитом французском художнике-импрессионисте Огюсте Ренуаре (1841–1919). Она написана современником живописца, близко знавшим его в течение двух десятилетий. Торговец картинами, коллекционер, тонкий ценитель искусства, Амбруаз Воллар (1865–1939) в своих мемуарах о Ренуаре использовал форму записи непосредственных впечатлений от встреч и разговоров с ним. Перед читателем предстает живой образ художника, с его взглядами на искусство, литературу, политику, поражающими своей глубиной, остроумием, а подчас и парадоксальностью. Книга богато иллюстрирована. Рассчитана на широкий круг читателей.
Эта книга воспроизводит курс лекций по истории зарубежной литературы, читавшийся автором на факультете «Истории мировой культуры» в Университете культуры и искусства. В нем автор старается в доступной, но без каких бы то ни было упрощений форме изложить разнообразному кругу учащихся сложные проблемы той культуры, которая по праву именуется элитарной. Приложение содержит лекцию о творчестве Стендаля и статьи, посвященные крупнейшим явлениям испаноязычной культуры. Книга адресована студентам высшей школы и широкому кругу читателей.
Наум Вайман – известный журналист, переводчик, писатель и поэт, автор многотомной эпопеи «Ханаанские хроники», а также исследователь творчества О. Мандельштама, автор нашумевшей книги о поэте «Шатры страха», смелых и оригинальных исследований его творчества, таких как «Черное солнце Мандельштама» и «Любовной лирики я никогда не знал». В новой книге творчество и судьба поэта рассматриваются в контексте сравнения основ русской и еврейской культуры и на широком философском и историческом фоне острого столкновения между ними, кардинально повлиявшего и продолжающего влиять на судьбы обоих народов. Книга составлена из статей, объединенных общей идеей и ставших главами.
Валькирии… Загадочные существа скандинавской культуры. Мифы викингов о них пытаются возвысить трагедию войны – сделать боль и страдание героическими подвигами. Переплетение реалий земного и загробного мира, древние легенды, сила духа прекрасных воительниц и их личные истории не одно столетие заставляют ученых задуматься о том, кто же такие валькирии и существовали они на самом деле? Опираясь на новейшие исторические, археологические свидетельства и древние захватывающие тексты, автор пытается примирить легенды о чудовищных матерях и ужасающих девах-воительницах с повседневной жизнью этих женщин, показывая их в детские, юные, зрелые годы и на пороге смерти. Джоанна Катрин Фридриксдоттир училась в университетах Рейкьявика и Брайтона, прежде чем получить докторскую степень по средневековой литературе в Оксфордском университете в 2010 году.
Когда мы говорим о кино, мы прежде всего обращаем внимание на художественную его наполненность, на мастерство актеров, на режиссерские решения, сценарные изыски и качество операторской работы. Выдающиеся картины (актеры, режиссеры и проч.) получают премии, утверждающие и подтверждающие их художественную ценность, и в этом ключе потребитель, усредненный массовый зритель, и мыслит о кино. Однако в обществе победившего и доминирующего капитализма на второй план отходят рассуждения о продукте кинопроизводства как о товаре, а о самом кинематографе – как об индустрии товарного фетишизма, в которой значение имеют совершенно иные показатели и характеристики, которые определяет и направляет вполне видимая рука капитализма…
Не так давно телевизионные сериалы в иерархии художественных ценностей занимали низшее положение: их просмотр был всего лишь способом убить время. Сегодня «качественное телевидение», совершив титанический скачок, стало значимым феноменом актуальной культуры. Современные сериалы – от ромкома до хоррора – создают собственное информационное поле и обрастают фанатской базой, которой может похвастать не всякая кинофраншиза. Самые любопытные продукты новейшего «малого экрана» анализирует философ и культуролог Александр Павлов, стремясь исследовать эстетические и социально-философские следствия «сериального взрыва» и понять, какие сериалы накрепко осядут в нашем сознании и повлияют на облик культуры в будущем. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.