Эпоха переселения душ - [15]

Лайла открыла флакон, ничего не произошло. Далее маленькой палочкой она нанесла капельку крови на тыльную сторону своей руки и размазала в причудливую руну. Волшебница осторожно закрыла сосуд и поставила обратно, лёгким щелчком вызвала заклинание старения… флакон снова покрылся толстым слоем пыли. Чародейка не спеша призвала силу и, по мере того как тяжелела её рука, Лайла начала видеть следы мастера. Наконец рука занемела и волшебница теперь видела его следы совершенно отчётливо. Заклинание должно продержаться не меньше пяти–семи дней, а этого было более чем достаточно для поиска.

Лайла, не медля ни минуты, направилась по следам. В десятый раз, проходя по коридору между библиотекой и её спальней, чародейка мучилась тем, что она что–то упускает, и очень существенное… Ну не мог мастер, даже если он сошёл с ума, бегать по этому кругу и петлять на пятачке, который он знал до мельчайшей царапины на каждом камне стенной кладки более четырёх столетий. Наконец след вывел её к оружейной. Понятно, что на предписание мастера «не покидать замок», теперь обращать внимания смысла не имело. Лайла на мгновение задумалась, прикидывая план действий. Потом она ещё раз окинула уже более внимательным взглядом стены. Явно не хватало любимого клинка мастера. Лет триста назад Витольд притащил его из какого–то путешествия, во всяком случае так объяснил ей караульный, отвечающий за сохранность оружия. Сам Витольд хранил гробовое молчание по поводу и шпаги и того путешествия, но было видно, что он считает этот клинок вовсе не простой железякой, пусть даже и сделанной гениальным мастером. От шпаги всегда веяло силой, и Лайла ощущала себя неуютно каждый раз, когда её обнажали в её присутствии. Теперь же отсутствие его любимого оружия и вовсе не добавляло радости чародейке.

Лайла последний раз окинула стенку взглядом и решительно взяла перевязь, свою любимую рапиру, пусть и не такую страшную и заклятую как у мастера, но тоже не рядовую. Сама Лайла когда–то над ней очень усердно поработала, создавая несколько неприятных для врага сюрпризов, часть из них не знал даже её учитель. Тогда Лайла не придала этому значения, а мастер просто не страдал любопытством, но теперь она была в глубине души рада этому, хотя и надеялась, что прямого сражения с существом, в которого превратился мастер, не будет. Лайла также засунула кинжал в сапог, маленький кинжальчик положила в чехле в карман, и с этим вылетела через окно. Легко перекувыркнувшись, Лайла слевитировала за рвом, и немедля отправилась по следам в глубь леса.

>Глава 7. Земля. В госпитале

Архимаг очнулся с резким чувством голода. Чрезмерная нагрузка при работе с астралом вызвала, катастрофическое истощение. Кроме того, мастер испытывал дискомфорт с доставшимся телом. Оно было довольно–таки болезненным и хилым, очень слабым, да к тому же видимо с многочисленными болезнями. Отточенные столетиями движения стали вдруг угловатыми и неловкими. Витольд был готов к такому повороту событий и знал, что, скорее всего, новое тело будет гораздо хуже того, что у него было на Кердане. Ведь в родном мире в распоряжении у Витольда хватало времени и возможностей над совершенствованием своего тела. К чему он не был готов, так это к тому, что даже малейшая починка этого нового тела теперь откладывалась на неопределённо–долгий срок, если вообще была возможна.

В комнату вошёл молодой, стриженный налысо, парень в белом одеянии с какими–то амулетами в руках. Архимаг решил, что это один из видов священных одежд у здешних целителей.

— Хочу кушать, — голос вышел какой–то надтреснутый и очень слабый, — Еды!

Медбрат вздрогнул:

— Гляди–ка, очнулся! Щас доложу дежурному, потерпи, браток.

Капитан медслужбы Головко не заставил себя ждать, и уже через мгновение был у постели больного. Нет, вовсе не экстраобслуживание заурядной военной лечебницы заставило капитана немедленно явиться к пациенту, в военном госпитале посчиталось нормальным, если бы он пришёл и через несколько часов. Капитаном руководило любопытство. То, что рассказали ему свидетели, не лезло ни в какие ворота. Головко взглянул на пациента и у него раздался возглас изумления:

— Чёрт побери! Что это ещё такое?!!

Капитан хорошо помнил, в каком виде он оставил пациента, вроде был солдат как солдат… теперь же перед ним лежал прямо–таки узник Освенцима — морщинистая кожа на костях, впалые щёки, тусклые глаза, торчащие рёбра. Капитан проморгался и подумал:

«Говорить об этом никому не стоит, не поймут. А то ещё и припомнят попойку на Первое мая», — тогда их доставили в комендатуру, после попытки нарвать букет цветов напротив исполкома, причём до клумбы он добрался исключительно по–пластунски. Если сейчас капитан заявит о том, что солдат внезапно похудел килограмм на двадцать, точно опять припомнят и придётся доказывать что он не пил.

«Нет уж, вот такой он и поступил, и пусть начмед службы полковник Шариков сам разбирается, а он, капитан Головко, тут ни причём», — он твёрдо решил, что лучше подправить историю болезни, чем навлечь любопытство начальства. Больной опять застонал и попросил есть. Капитан распорядился принести еду, но много не давать, и ушёл к себе.