Эпоха нерешительности - [47]

- Внутрь, - позвала Эдне и взяла его за руку.

- Быстрей! - вскричал Тайко, подталкивая Форрестера.

Они вошли в здание, напоминающее крепость, и опустились по наклонной плоскости, ограниченной мерцающими огоньками. Концентрация аэрозоля была раз в десять выше, чем на свежем воздухе. Форрестер начал проявлять к Эдне повышенный интерес, даже больший, чем к сирианам. Эдне наклонилась и заигрывающе прикусила ему мочку уха. Тайко довольно рассмеялся. Они были не одни. Поток людей с раскрасневшимися возбужденными лицами нарастал и спереди и сзади.

Форрестер всецело отдался празднику:

- Ведь после всего, - крикнул он Эдне, - какое это имеет значение. Нас все равно сотрут в порошок!

- Дорогой Чарлз, - ответила она, - помолчи и раздевайся.

Подсказка почти не удивила Форрестера. Он отметил, что вся процессия принялась сбрасывать одеяния: накидки, платья, прозрачное ажурное нижнее белье полетело на пол, а маленькие металлические машины собирали и выкидывали все в урны.

- Ну а почему бы и нет? - засмеялся он, и швырнул ботинок в автомат-уборщик, который, как котенок, встал на задние колеса и поймал его в воздухе. Толпа спускалась все ниже, с каждым шагом избавляясь от одежды. И вот они очутились в зале с высокими сводами, где шум разговора и смех были громки, как на суде Линча.

Дверь закрылась. Липкий аромат исчез. Потоки резкого, холодного вещества обрушивались на обнаженные тела и отрезвляли людей.

Чарлз Форрестер не прожил и четырех десятков лет фактического времени - времени, отмеренного сердцебиением и работой легких. Первая часть жизни, измеренная десятилетиями, протекала в двадцатом веке. Вторая - дни, дарованные чудом, - началась после пяти веков забытья в морозильных камерах.

Но эти пять столетий, незаметно пролетевшие для Форрестера, запечатлелись реальным временем для остального человечества: каждый век сто лет; каждый год - триста шестьдесят пять дней; каждый день - двадцать четыре часа.

Лишь крупицу истории мог постичь Форрестер из суммы событий, что набежали за эти столетия.

Загадкой оставалось даже могущество, сконцентрированное в аэрозолях.

Экспериментируя с кнопками инджойера или следуя причудам друзей, Форрестер испробовал все многообразие психостимуляторов и эйфориков, тонизирующих и снотворных коктейлей. Но впервые он испробовал смесь, не одурманивающую восприятие, а наоборот - обостряющую. И вот сейчас в зале вместе с Тайко и Эдне, окруженный полусотней мужчин и женщин, он открыл для себя состояние полного пробуждения и впервые в жизни ощутил истинную чистоту восприятия и чувства.

Он обернулся посмотреть на Эдне. Ее лицо было без грима, а глаза впивались немигающим взглядом.

- Ты гадок внутри, - змеей прошипела она.

Слова хлестнули пощечиной, но Форрестер воспринял ее как должное. Очищающий гнев наполнил его сознание и бросился наружу:

- Блудница! - клеймил он. - Твои дети незаконнорожденные! - Он никогда не думал, что способен сказать ей это.

- Заткнись и ползи! - рявкнул Тайко.

Через плечо, небрежно и бесстрастно, Форрестер произнес:

- Да помолчи ты, беспринципная, мягкотелая, продажная шкура.

К удивлению, Эдне ободряюще кивнула и сказала:

- Камикадзе чистой воды. Выросший в грязи и достойный ее представитель, Вульгарный глупец. - Он растерянно молчал, и Эдне с нетерпением воскликнула: - Чего же ты ждешь, камикадзе! Очистись! Ты ревновал?

Не спор витал над залом, а бушующий ураган брани и жестоких оскорблений. Форрестер едва замечал окружающих: все его внимание было приковано к Эдне, к женщине, которой он собирался подарить любовь, но сейчас все усилия он направил на то, чтобы унизить ее.

- Держу пари, ты даже не забеременела! - изгалялся он.

- Что? - выпад застал Эдне врасплох.

- Какие-то дурацкие намеки на выбор имени! Захотела меня захомутать?

Она непонимающе посмотрела на Форрестера и с отвращением воскликнула:

- Пот! Общее реципрокальное имя! Чарлз, ты говоришь, как тупой идиот!

- Вы, пара идиотов! А ну, ползите! - визгливо вскричал Тайко.

Форрестер удосужился взглянуть на Тайко. Тот стоял на коленях прямо на влажном полу, но тут Форрестер понял, что это не влага, а грязь. Вязкая, мягкая, липкая грязь сочилась из стенных отверстий. Многие бросались на пол, вероятно в тысячный раз после размораживания. Форрестера мучила дилемма: какую загадку решить? Узнать суть происходящего в зале? Или - что Эдне имела в виду, когда несла чушь про какое-то реципрокальное имя?

Она настойчиво тянула Форрестера пасть ниц в кашеобразную субстанцию.

- На пол! - кричала она. - Ты делаешь все бестолково. Падай же на пол, ты, потный камикадзе!

В это время воздух перезарядили на стимулятор, открывший Форрестеру ворота чувств. Действие напоминало ЛСД, заключил Форрестер, или супербензедрин. Он увидел новый спектр цветов, услышал крики летучих мышей и рев ультразвука, изведал запахи, вкус, доселе неведомые ему. Он отчетливо осознал, что находился в гуще организованного ритуала, понимая, что его назначение - выход внутреннего напряжения через мерзкие слова, скопившиеся в подсознании и блокируемые внешним сдерживающим центром. Сдержать эмоции? Остановить их поток казалось невозможным. И, анализируя все сказанное Эдне, он знал, что позже, когда туман рассеется, нахлынет сожаление и отвращение к самому себе. Но он высказал все до последней капли.