Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век (1914–1991) - [55]

Эпоха фашизма фактически стала поворотным пунктом в истории католической церкви. В немалой степени это произошло потому, что отождествление этой церкви с правыми силами, которые для международного сообщества олицетворяли Гитлер и Муссолини, создало фундаментальные моральные проблемы для социально ориентированных католиков, не говоря уже о значительных политических проблемах, возникших у недостаточно антифашистски настроенных иерархий, когда фашизм устремился к своему неизбежному поражению. И наоборот, антифашизм или просто патриотическое сопротивление иностранным захватчикам впервые позволили демократическому католицизму (христианской демократии) обрести легитимность внутри церкви. По прагматическим причинам возникали политические партии, поддерживаемые сторонниками римско-католической церкви в странах, где католики составляли значительную, хотя и меньшую часть населения, как правило, для того, чтобы защищать интересы церкви против светского государства, как в Германии и Нидерландах. В католических странах церковь противилась таким уступкам политике демократии и либерализма, хотя озабоченность наступлением “безбожного социализма” заставила ее сформулировать в 1891 году свою социальную политику (что являлось радикальным новшеством), в которой подчеркивалась необходимость дать рабочим то, что им причитается, и в то же время поддерживались такие священные ценности, как семья и частная собственность, однако не капитализм как таковой[28]. Это создало первый плацдарм для демократически и социально ориентированных католиков, которые занимались организацией таких форм защиты рабочих, как католические профсоюзы. За исключением Италии, где папа Бенедикт XV (1914–1922) на короткое время разрешил массовую католическую Народную партию, возникшую после Первой мировой войны (и впоследствии разогнанную фашистами), демократически и социально ориентированные католики по‐прежнему играли очень незначительную роль в политике. Именно наступление фашизма в 1930‐е годы способствовало их выходу из тени. Несмотря на немногочисленность, их голос был слышен, как, например, голоса известных интеллектуалов, поддержавших Испанскую Республику. Однако в подавляющем большинстве католичество поддержало Франко. Только Сопротивление, которое они могли оправдать с точки зрения не идеологии, но патриотизма, дало им шанс, а победа позволила его осуществить. Но торжество политической христианской демократии в Европе, а через несколько десятилетий – в некоторых странах Латинской Америки, относится к более позднему периоду. Во время крушения либерализма церковь, за редким исключением, приветствовала этот процесс.

II

Существовал еще ряд движений, которые с полным основанием можно назвать фашистскими. Первым из них было итальянское движение, давшее название этому явлению, детище бывшего социалиста, журналиста Бенито Муссолини, имя которого (он был назван в честь мексиканского антиклерикала, президента Бенито Хуареса) символизировало страстный антикатолицизм его родины – области Эмилия-Романья. Сам Адольф Гитлер признавал свой долг перед Муссолини и проявлял к нему уважение, несмотря на то что дуче и фашистская Италия во Второй мировой войне продемонстрировали свою слабость и нежизнеспособность. В свою очередь Муссолини перенял у Гитлера (правда, с большим опозданием) антисемитизм, который совершенно отсутствовал как в его движении до 1938 года, так и в истории Италии со времени ее объединения[29]. Однако сам по себе итальянский фашизм не привлек серьезного международного внимания, хотя и пытался вдохновлять и финансировать сходные движения в других странах. Иногда его влияние проявлялось в весьма неожиданных регионах, например в Израиле: эти идеи вдохновили Владимира Жаботинского, основателя сионистского “ревизионизма”, ставшего в 1970‐е годы, при Менахеме Бегине, господствующей идеологией в этой стране.

Если бы не приход к власти Гитлера в начале 1933 года, фашизм не распространился бы столь широко. Фактически все фашистские движения за пределами Италии, достигшие определенных результатов, были созданы после прихода Гитлера к власти, например венгерская “Партия скрещенных стрел”, получившая 25 % голосов во время первых в Венгрии выборов с тайным голосованием (1939), и румынская “Железная гвардия”, получившая еще большую поддержку. В действительности даже движения, которые фактически полностью финансировал Муссолини, такие как хорватское террористическое движение “Усташи” под руководством Анте Павелича, не достигли больших успехов и стали придерживаться фашистской идеологии лишь в 1930‐е годы, когда часть из них обратилась к Германии за вдохновением и финансированием. Более того, без победы Гитлера в Германии идея фашизма как мирового движения, ставшего правой альтернативой международному коммунизму, только со столицей в Берлине, а не в Москве, вообще бы не возникла. Однако фашизм не стал таким движением, хотя создал идеологическую почву для объединения коллаборационистов с немцами на территории оккупированной Европы во время Второй мировой войны. Именно по этим причинам многие ультраправые, особенно во Франции, несмотря на свою крайнюю реакционность, отказались сотрудничать с фашистами: они могли быть только националистами и никем больше. Некоторые из них даже примкнули к Сопротивлению. Более того, если бы Германия не стала преуспевающей державой, находившейся на подъеме, фашизм не приобрел бы серьезного влияния за пределами Европы, а нефашистские реакционные правители не стали бы притворно сочувствовать фашизму, как, например, Салазар в Португалии, который в 1940 году заявлял: “С Гитлером мы связаны одной идеологией” (Delzell, 1970, р. 348).