Эпоха «Черной смерти» в Золотой Орде и прилегающих регионах (конец XIII – первая половина XV вв.) - [94]
По сложившейся в отечественной историографии традиции период после 1430 г. с точки зрения выявление сюжетов, связанных с массовой смертностью среди населения, практически оказался вне рамок исследований. Единственным исключением может служить псковский мор 1442–1443 гг. Собственно об этом сообщает Псковская первая летопись: «Въ лето 6951. Преста моръ во Пскове на Дмитреевъ день въ осень, а по пригородомъ и по волостемъ еще мерло и до Крещетя Господня» [ПСРЛ 4, 1848: 212; ПСРЛ 5, 1851: 30]. Согласно летописным текстам, эпидемия в Пскове была отмечена зимой 1442 г. и осенью 1443 г. На чуму указывают следующие слова: «и аще кому явится железа, то паскоре умираше». Отсутствие указания на другие географические места свидетельствует о локальной вспышке вышеуказанного заболевания.
В летописных сводах интерес представляют сведения о голоде и море 1434–1435 гг. Вот как об этом сообщается в Мазуринском летописце: «В лето 6942 был голод великий в Литовской землию. По селом и по городам звери людей поядали, а в городе Смоленску по посаду и по улицам люди з голоду людей ядали, а псы головы и руки и ноги человеческия волачивали. И по селом в то время четь была жита по 3 копы грошей. И много лиха того лета учинилася по всей земли Литовстей и много пролития крови сталося, брат брата родного своего убивал, и мор был силной, о таковлм страху люди старые не могут паметовати» [ПСРЛ 31: 103]. Если учитывать сообщение в Ермолинской летописи про 6943 г., то можно с определенной уверенностью говорить о продолжении мора уже на территории Великого княжества Московского. «Въ лето 6943 весна была тепла, а лето студено да и мокро, и никакое жито не родилося съ техъ месть; меженина после мору» [ПСРЛ 23: 149].
Ближайший по хронологии мор был зафиксирован в 1438 г. в Смоленске. «В лето 6946 в тыи лета быс град великъ во Смоленске по лесом по дорогамь звери надяше людеи а в городе по оулицам пси гадахоу людеи мертвых главы реки и ноги влачахоу пси и он люди людеи ели и малых детей о великого гладу а въ великий постъ мясо ели зверине по волостем а четверка ржи была по две копе грошеи и меташа въ скулинци люди емючи по оулицам» [ПСРЛ 17: 67, 139]. То, что «мор лета 6946» прокатился по литовским и русским землям свидетельствует Летопись Рачинского: «В лето 6946. И много лиха того году вчынилося по всеи земли Литовскои и Рускои, и много крополитья сталося, брат брата своего рожоного убивал, и мор был велми на люд, иж о таковом страху люди старые не могуть паметати» [ПСРЛ 35: 164]. Причем, одним из последствий для Литвы стал татарский набег: «Въ лето 6946 Татарове плениша Литву и со многимъ полонъ възвратишася въ свояси» [ПСРЛ 12: 26].
Скорее всего, голодные годы совпали в 1434 г. с пришедшими эпидемиями чумы из Германии, Передней и Центральной Азии. Если исходить из распространения данного заболевания в Малой Азии, Западной Европе и на Северо-Западе Руси, то, скорее всего, псковский мор начала 1440-х гг. являлся именно чумой. Об этом свидетельствует следующий отрывок: «Въ лето 6950. Тоя же зимы въ Пскове бысть моръ великъ зело: мнози тогда мряху мужи и жены и младыя дети, и аще кому явится железа, то паскоре умираше: а начало мерети канунъ Микулина дни зимняго, а почало изъ заулка изъ Пустынки отъ каменой церкви Христове, и мряху все лето; и князь Александръ Ивановичь, и посадники, и весь Псковъ поставиша церковъ въ единъ день на Романихе Похвалу святей Богородици, къ тьи день и литургию свершиша священники» [ПСРЛ 5, 1851: 30]. Данная вспышка продолжилась и на следующий год: «Въ лето 6951. Преста моръ во Пскове на Дмитреевъ день въ осень, а по пригородомъ и по волостемъ еще мерло и до Крещемя Господня» [ПСРЛ 4, 1848: 212]. Однако, из-за того, что в текстах обеих псковских летописей кроме Пскова и округи нет упоминаний на названия других географических мест, то, скорее всего, была налицо либо местная локальная вспышка, либо завершение общерусской вспышки 1434–1438 гг. или продолжение западноевропейской эпидемии чумы 1438–1439 гг. Впрочем, нельзя исключать все три варианта.
Именно поэтому, логично утверждать, что в период 1434–1438 гг. наблюдалась затронувшая практически все русские княжества и татарские ханства целая волна взаимосвязанных вспышек чумы. В сложившихся условиях закономерным результатом этого явилось обострение политической ситуации на пространствах Золотой Орды и последующий ее территориальный распад. Впрочем, нельзя исключать того, что данная эпидемическая вспышка являлась продолжением предыдущей большой вспышки (1414–1431 гг.). Поэтому разорение Киевщины и Северской земли летом 1433 г. пришедшими «на помощь» Свидригайло войсками Улуг-Мухаммеда могло быть логическим продолжением последствий длившихся здесь «мора и глада». Аналогичным образом можно рассматривать метание Улуг-Мухаммеда во время противостояния с Сайид-Ахметом I и позднего противоборства с Великим князем Московским Василием II Васильевичем (1434–1439 гг.) [Рева Р., 2016: 719–720].
Политический распад Золотой Орды не завершился событиями, произошедшими в конце 1430-х гг. — оседанием Улуг-Мухаммеда в Казани и образованием Седиахметовой Орды. С большой долей вероятности, можно говорить, что это произошло между 1442 и 1448 гг. Одними из самых заметных причин этого стали все те же голод и эпидемия. Косвенно о большом голоде в Золотой Орде и на территории русских княжеств в 1442 г. сообщает Летопись Типографская. «
