Эпизоды за письменным столом - [2]

И наконец, очень вас прошу — не пишите фантастику. Особенно научную фантастику. Не то чтобы она у вас не получается, просто в науке вы как-то особенно не разбираетесь. Понимаете, в природе не существует никаких «клеток селена», на которые вы ссылаетесь в рассказе «Межпланетный автомобиль», и с помощью «результатов новейших исследований» свойств этих клеток невозможно переключать движение, как вообще невозможно переключать что-либо результатами исследований. Мало того, что «эллипсообразные молекулы» сами по себе «сапоги всмятку», так вы еще изобрели дивергенцию их направления, которое «сводит к нулю коэффициент преломления». Умоляю, не изобретайте больше ничего подобного, не пишите наукообразно и тем более псевдонаучно — фантастика только кажется легким жанром, на самом деле это трудная литература…»

Возможно, кто-то и впрямь объяснил молодому Ремарку подобные вещи, потому что после «Межпланетного автомобиля» к фантастике он более не возвращался. А может быть, никто ничего не объяснял и Ремарк сам понял, в каких жанрах он силен, а в каких не очень…

Не знаю, как прореагировал бы молодой Ремарк на едкую критику это ранних рассказов, зато отчетливо представляю, что сказал бы в ответ зрелый Ремарк.

Он и сказал это — в «интервью с самим собой», названном «Крупные и мелкие «сюрпризы» моей жизни».

«Я, — написал о себе Ремарк, — почти сорок лет никогда не опровергая того, что было обо мне написано, как бы ошибочно оно ни было».

А еще, вспоминая свой первый успех, он написал: «Из-за этого успеха все позабыли, что я всего лишь желторотый птенец. Сам я этого не забывал; это меня и спасло, как мне кажется. Я отгородился от всех, не верил хвалебным отзывам, зато верил критическим — и работал».

Ремарк много работал и до своего первого успеха. Он писал как одержимый. И печатался везде, где получалось печататься: в газете «Heimat-freund» («Краевед») города Оснабрюкка. (именно там была первая публикация Ремарка в июне 1916 года), в газетах «Die Schdnheit» («Красота»), «Die Jugend» («Молодость»), «Stortebeker» («Штёртебекер»), в ганноверском журнале «Echo-Continental», принадлежавшем рекламному агентству «Continental-Gummiwerken», в журнале «Sport im Bild» («Иллюстрированный спорт»), в газетах Ганновера и множестве других ежедневных газет. И так далее…

Он писал и публиковал стихотворения, небольшие эссе, короткие рассказы, путевые заметки, рецензии и наставления по смешиванию коктейлей. Он писал на темы спорта, моды, автомобилизма, музыки, театра, алкогольных напитков.

Он написал три романа, которые уже вышли на русском языке, — «Приют Грез», «Гэм», «Станция на горизонте», — они тоже первоначально публиковались с продолжениями в газетах и журналах. (Рассказы и статьи, собранные в этой книге, выходят на русском языке впервые.)

Он писал, чтобы стать журналистом и писателем.

Он писал, чтобы зарабатывать деньги.

Но главное — он писал.

Большая часть произведений малой формы, созданных Ремарком за двенадцать лет — то есть между годом первой публикации и годом рождения «На Западном фронте без перемен», — собрана в этой книге. Плюс десяток более поздних рассказов и столько же публицистических работ, написанных в тридцатые и послевоенные годы. Но в основном это все же ранняя проза.

Рассказы-воспоминания, романтические и псевдоромантические новеллы (псевдоромантических больше), лирические и сиропно-лирические рассказы, приключенческие и авантюрные, драматические и трагические (как, например, рассказы «Цезура» и «От полудня до полуночи»), исторические и полуфантастические (один из рассказов — «Превращение Мельхиора Сирра» — сам автор назвал «волшебной историей»), дорожные зарисовки, юмористические скетчи (немножко в духе Ликока, но в то же время совершенно самостоятельные; при чтении рассказов «Билли», «Бла и сельский стражник», «Лисс и комплексный тест на пленэре» возникает даже легкое сожаление, что Ремарк не пошел по пути иронической прозы — чувство юмора у него было отменное), военные рассказы («Жена Йозефа», «История любви Аннетты», «Странная судьба Йоханна Бартока» — это уже очень сильные новеллы, правда, и датируются они 1931 годом)…

«Когда б вы знали, из какого сора…» — написала когда-то Анна Ахматова.

Этого сора много в жизни каждого писателя. Порой в соре попадаются жемчужины, и это нормально, а вот обратного — соринок в груде жемчуга — не бывает почти никогда.

Литературная легенда, которую мы когда-то сами же и сотворили вокруг Ремарка, так и осталась легендой.

Конечно же, Ремарк не стал писателем в одночасье. Его «одночасье» длилось по меньшей мере двенадцать лет.

Возможно, у настоящих писателей оно длится всю жизнь…

Виталий Бабенко

Рассказы

О радостях и тяготах югендвера

Лучше всего о югендвере[1] можно рассказать, лишь изобразив один из дней, вобравший в себя все радости и тяготы нашей тогдашней жизни! Такие дни бывают редко, но бывают. Вот и у нас выпал такой день, ясный зимний день.

Сквозь серые рваные облака на белую замерзшую землю светило солнце. Нас собрали по отделениям перед спортивным залом. Стоял жестокий мороз, и облачка пара от нашего дыхания поднимались в воздух. Нам предстоял учебный бой с другой ротой. Они захватили железнодорожную линию и заняли лежащий неподалеку лес. Пока они выдвигались туда, мы прошли маршем к Неттерхайде, большому плацу, чтобы заняться строевой подготовкой. На марше я очень замерз, да и остальные, наверное, тоже. Бежать! Бежать! Быстрее двигаться! Этому желанию суждено было исполниться. На плацу отрабатывались отдельные элементы строя. Мы поворачивались направо и налево, маршировали, бегали, и это было приятно. Наша одежда не защищала от холодного, пронизывающего ветра, но постепенно мы согрелись. Не то чтобы вся эта муштра, повороты и прочее сразу воодушевили нас. Раньше бывало, что перед предстоящим боем нам совсем не хотелось тренироваться. И все же я каждый раз замечал, что спустя какое-то время мрачные физиономии становились веселее, глаза сияли. Вероятно, это происходило от ощущения физической силы, которое появляется при усиленной маршировке на свежем воздухе. На этот раз все было иначе. Мы радовались предстоящему бою и потому тренировались усерднее, чем когда-либо. Поначалу мы были очень недовольны, что нам запрещалось разговаривать. Прошло много времени, прежде чем мы привыкли и к этому. Но когда вот так идешь и бежишь, когда все мышцы напряжены, о разговорах не думаешь, а маршируешь так, что из-под ног летят комья грязи; бежишь так, что в груди хрипит и дыхание вырывается короткими толчками; чувствуешь силу от того, что в тебе снова рождается упорство древних германских титанов; упорство, с которым, надеясь только на себя, уничтожают мир и создают его заново.