Эпизод сорокапятилетней дружбы-вражды: Письма Г.В. Адамовича И.В. Одоевцевой и Г.В. Иванову (1955-1958) - [5]
Хотя Адамович и любил говорить о том, что «на биографию не рассчитывает», собственная репутация его не могла не интересовать. 16 февраля 1952 г. он задумчиво сообщает Бахраху: «Вейдле поехал в Мюнхен для радио. Это в смысле возможности испортить биографию хуже, чем газета, а он человек осторожный»[30].
15 марта 1953 г. в письме Алданову Адамович выражает сомнение по поводу своего участия в будущей газете, которую собирался открыть С. Мельгунов: «Испортить себе биографию участием в таком предприятии можно еще успешнее, чем писанием в “Русских новостях”. Но я на биографию не рассчитываю. <…> …Их (т. е. Мельгунова и его друзей) сомнения о том, не осквернятся ли они, приглашая “большевика” или хотя бы “экс— больш<евика>”, мне противны»[31].
Общественное мнение, оглядка на Алданова, желание не покидать окончательно Париж и русскую литературу в Париже, а также рухнувшие в очередной раз надежды на изменение советского строя к лучшему сделали в конце концов свое дело. 11 февраля 1956 г. Адамович сообщил Алданову: «Я получил от Водова письмо с предложением сотрудничества. <…> Что на меня будут всех собак вешать, — теперь скорей слева, чем справа, — не сомневаюсь. Но меня это мало трогает. Сотрудничество в “Р<усской> м<ысли>” мне было бы скорей приятно, потому что это — Париж, а не что-то заокеанское и далекое, как другая планета. <…> Политика в ней такая же, как везде, — т. е. в “Н<овом> р<усском> с<лове>”, — но налет провинциальности, по-моему, сильнее. Но это — не препятствие»[32].
Финансовые же проблемы удалось решить еще раньше, причем совершенно неожиданным для Адамовича образом: по рекомендации Б.И. Элькина, душеприказчика Милюкова и редактора книги Адамовича о Маклакове, ему удалось устроиться преподавателем в английском университете. В начале 1950 г. он читает лекции о поэзии в Оксфорде, ас 1951 по 1960 г. преподает в Манчестерском университете.
Георгий Иванов с Одоевцевой в 1951 г. переезжают на жительство в Русский дом в Montmorency (5, avenue Charles de Gaulle). Атмосферу в нем Иванов описывает в письме Р.Б. Гулю, прося «прислать на адрес нашего русского библиотекаря пачку старых — какие есть — номеров “Нового журнала” — сделаете хорошее дело. Здесь двадцать два русских, всё люди культурные и дохнут без русских книг. Не поленитесь, сделайте это, если можно. Ну, нет, это не русский дом Роговского. Я там живал в свое время за свой собственный счет. Было сплошное жульничество, и грязь, и проголодь. Здесь Дом Интернациональный — бывший Палас, отделанный заново для гг. иностранцев. Бред: для туземцев с французским паспортом ходу в такие дома нет. За нашего же брата апатрида (любой национальности) государство вносит на содержание по 800 фр<анков> в день (только на жратву), так что и воруя — без чего, конечно, нельзя, — содержат нас весьма и весьма прилично»[33].
В Montmorency (S. et О.) Ивановы прожили три года (1951–1953), после чего были переведены в другой Русский дом на юге Франции. Уже здесь происходит примирение Иванова с Адамовичем и начинается последний период их переписки, которая публикуется ниже. В ней гораздо больше писем к Одоевцевой, чем к Георгию Иванову, который, хотя и заключил с Адамовичем «худой мир»[34], с прежней теплотой к нему относиться не начал и, например, в письмах Маркову крыл бывшего ближайшего друга почем зря.
Письма печатаются по копиям из фонда Адамовича в библиотеке Йельского университета (Beinecke. Georgii Adamovich Papers. Gen MSS 92. Box 1. Folder 1–3). В приложении даются два письма, которыми обменялись Г.В. Иванов и М.А. Алданов в 1948 г., разбираясь в причинах сложного отношения эмигрантской общественности к Г.В. Иванову после войны. Они отложились в фонде Алданова, хранящемся в Доме-музее М.И. Цветаевой (Москва).
Хотя Одоевцева и писала Адамовичу, что прячет его письма в особый ящик и тщательно их бережет, он сомневался в этом недаром. Письма сохранились не в лучшем виде. Часть их утрачена, другие сохранились не целиком (письма 18, 19, 39, 42, 47, 53, 54): кое-где по неизвестным причинам части страниц отрезаны, а иногда не хватает целых страниц (в частности, одна из страниц была обнаружена в Калифорнии, — Одоевцева послала В.Ф. Маркову автограф «самого Адамовича», о другой упоминает Р.Б. Гуль в письме Адамовичу от 11 апреля 1958 г.: «Ир<ина> Вл<адимировна> даже приложила вырезку из Вашего письма» (Beinecke. Roman Gul’ Papers. Gen MSS 90. Box 18. Folder 412). Местонахождение обратныхписемнамнеизвестно. Возможно, Адамович не шутил, говоря, что по прочтенииу ничтожаетвсе приходящие к нему письма. Как бы там ни было, и то, что сохранилось, представляется нам весьма любопытным документом эпохи.
О взаимоотношениях трех поэтов на протяжении 1955–1958 гг. лучше всего расскажут сами письма, а здесь остается только привести эпилог этой истории.
Георгий Иванов умер 27 августа 1958 г.
4 сентября 1958 г. Адамович писал С.Ю. Прегель: «Я был в Hyeres на похоронах Георгия Иванова. Она, “вдова”, — ей как— то не идет это слово! — растеряна и недоумевает: что ей делать дальше? Показала мне записку, оставленную Жоржем для распространения после его смерти. Он, по ее словам, предназначал ее для печати. По-моему, печатать в газетах ее нельзя, и она, Ирина, с этим согласилась. Я Вам ее списываю и прилагаю. Что, по-Вашему, можно с ней сделать? Мне записка не очень нравится по тону, но это вопрос другой и значения не имеет. Ирина хотела бы ее распространить, а главное, — она мечтает уехать в Америку, и ей обещан даровой билет. Но, кроме билета, нужна виза, affidavit (даже если на время — 6 месяцев, “а там видно будет”) и т. п. Я сейчас ее делами немножко занимаюсь и хотел бы знать, как Вы относитесь к мысли об Америке и кто и как мог бы в этом деле помочь и содействовать? Друзей у нее мало, и она это знает, что растерянность ее и увеличивает.
