Эпитафия спецхрану - [5]

Осквернили пречистое слово,

Растоптали священный глагол...

(А. Ахматова)

Параллельно шел другой страшный процесс. О нем рассказал недавно Г. Абрамович ("Новый мир", 1987, No 8 - "Библиотека - для чтения!"). Оказывается, в начале 1931 года поступило указание начать изъятие из школьных библиотек всех книг, изданных до революции (по старой орфографии), независимо от их тематики и содержания. Можно представить, сколько тогда погибло бесценных изданий... Теперь понимаешь, что при тогдашних тиражах (от одной до трех тысяч) каждое дореволюционное издание грозит стать редкостью и может быть занесено в красную книгу культуры. А сколько было богословских журналов! "Православное обозрение" и "Православный собеседник", "Странник" и "Вера и разум", "Христианское чтение" и "Богословский вестник". Сколько полных комплектов сохранилось в наших библиотеках? Семь, восемь, десять?.. Нужно срочно создать несколько издательств с единственной целью - фотомеханическое воспроизведение (репринты) исчезающих русских книг и журналов. Большой вклад в это дело могла бы внести церковь. Начать хотя бы с перепечатки трудов отцов церкви: Августина, Иоанна Златоуста, Василия Великого и т. д. Но, разумеется, изымалась не только духовная литература. После войны начался процесс чистки массовых библиотек от сочинений идейно невыдержанных писателей Запада, в том числе и наших бывших друзей Л. Фейхтвангера. Д. Дос Пассоса, Э. Синклера, А. Мальро. Вскоре к ним присоединили группу писателей "упадочников": Э. Хемингуэя, Э. М. Ремарка и т. д. В конце концов американскую литературу стали представлять только Г. Фаст и А. Мальц. Но в 1956 году рухнул и Г. Фаст. Главлитовские функции выполняли и букинистические магазины. Кроме непринимаемых в них изданий (а у каждого товароведа был трехтомный список таких книг), были еще книги, которые можно было принять, но перед тем, как передать их на прилавок, товаровед должен был выполнять функции компрачикоса; вырезать вступительную статью, стереть фамилию редактора и т. д. Например, до 1956 года из томов собрания сочинений Д. Дидро (изд. Academia) вырезались вступительные статьи И. Луппола и стиралась его фамилия в выходных данных. В двухтомнике Аристофана того же издательства нужно было вырезать предисловия (к каждой комедии!) А. Пиотровского в стереть его фамилию. И. Луппол и А. Пиотровский были репрессированы, и о них следовало забыть. В сочинениях Н. Макиавелли (Academia. М.-Л. 1934) и в книге А. Белого "Мастерство Гоголя" (ОГИЗ. М.-Л. 1934) нужно было вырезать - вплоть до 1988 года! - вступительные статьи Л. Каменева (впрочем, в последние годы стали стирать только фамилии, не трогая самих статей). Примеры такого рода можно приводить десятками. Были ли случаи полной замены текстов, как это происходило в романе Д. Оруэлла "1984", где главный герой, работающий в министерстве правды, вставлял в старые газеты новые тексты, соответствующие колебаниям "генеральной линии"? И такое было, хотя и редко. Старые книголюбы помнят, как в 1953 году в очередном томе Большой Советской Энциклопедии (2-е издание) они нашли вкладыш - четыре хорошо отпечатанные страницы и извещение такого примерно содержания: "Просим подписчиков в т. 5-м нашей энциклопедии осторожно изъять стр. 21-24 и портрет-вклейку между ними. Взамен их просим вклеить прилагаемые страницы". Речь шла о большой статье, посвященной Л. Берии. Больше всех "повезло" философу Джорджу Беркли: статью о нем пришлось увеличить в два раза. Во всех библиотечных экземплярах эти новые страницы, конечно, вклеены. Такой своеобразный уголок Оруэлла в нашей БСЭ. Заметив мою некоторую осведомленность в делах Главлита, читатель может подумать, что автор статьи и сам имеет отношение к этой организации. В действительности не знаю даже, где она находится и есть ли табличка на здании. Интерес к спецхрану возник давно по принципу тяги к запретному плоду. Как в песне про охоту на волков, хотелось за флажки. А там ведь и вправду оказались большие духовные ценности. Вспоминаю признание одного нашего философа, написавшего официозно-ругательную книгу о русской философии XX века: "Я два года читал в спецхране этот мистический бред и говорил на работе, что мне надо давать молоко за вредность, как в горячих цехах". Тут я не выдержал и решил "врезать" зарапортовавшемуся философу: "А по-моему, молоко надо давать тем, кто читает Митина и Константинова, да и вашу книгу, а вовсе не читателям Бердяева и Карсавина". Теперь почти вся русская философия переведена в открытый фонд. Из двадцати с лишним эмигрантских книг и брошюр Бердяева в спецхране осталась только одна - "Истоки и смысл русского коммунизма", да и ту журнал "Юность", как нарочно, перепечатал тиражом в 3 миллиона 100 тысяч экземпляров в ноябрьском номере за 1989 год, впрочем, с большими купюрами. Не забудем, что Россия - классическая страна запрещенной книги. Здесь не место анализировать причины этого явления. Скажу только, что положению Герцена в XIX веке соответствует положение Солженицына в веке XX. Правда, за весь XIX век было запрещено всего 248 названий книг на русском языке (см.: Л. Добровольский. Запрещенная книга в России. 1825-1904. М. 1962). Хочу быть понятым правильно. Цензура есть во всех цивилизованных странах. В одних она строже (Великобритания, где нельзя критиковать не только королеву, но и институт парламента), в других - либеральнее (США). Но везде есть свои табу и есть инстанции, которые следят за их соблюдением. "Что нужно Лондону, то рано для Москвы", - не без лукавства писал молодой Пушкин в "Послании цензору" (1822). По крайней мере пять классиков русской литературы были цензорами, служили в цензуре. И каких классиков; С. Аксаков, Ф. Тютчев, А. Майков, И. Гончаров, Я. Полонский, причем два замечательных лирических поэта Тютчев и Майков - даже возглавляли Комитет иностранной цензуры. Однако то, что сложилось у нас после революции, было не цензурой вовсе, а последовательным "огосударствлением" литературного процесса. Уже с начала 30-х годов литература перешла на "госзаказ", функции цензуры принял на себя многотысячный редакционный аппарат. В Главлит, как правило, все поступало почти стерильно выпаренным, отжатым и выглаженным. Зато уж редакторы читали рукописи не только слева направо, но и справа налево. И вот в прошлом году почти одновременно рухнули два несущих столпа спецхрана: в журнале "Вопросы истории" стали печатать книгу Л. Троцкого "Сталинская школа фальсификаций" (No 7-10, 12), а в "Новом мире" - главы из "Архипелага ГУЛАГ" А. Солженицына. Спецхран сразу осел и вообще как бы оказался под вопросом. Конечно, тут еще хранятся труды немногих не реабилитированных деятелей нашей бурной истории - Г. Ягоды, Л. Берии, М. Багирова, В. Деканозова и т. д., но какую опасность они представляют для читателя? Их тоже можно было бы "отпустить" в открытый фонд. В августе 1988 года в "Известиях" появилось характерное письмо читательницы И. Завгородней из Крымской области: "На днях нас, сотрудников городских массовых библиотек, созвали на внеочередной семинар и, ссылаясь на распоряжение вышестоящих инстанций, потребовали изъять из фондов работы Брежнева, Гришина, Суслова, Черненко и ряда других авторов, а также всю изданную до марта 1985 года политическую и экономическую литературу как устаревшую по содержанию"... Читательница вполне справедливо спрашивала, не образуются ли таким образом новые белые пятна в нашей недавней истории. Через два дня (18 августа) в "Известиях" появился ответ читательнице с успокаивающим названием: "Пополнения "спецхранов" не ожидается". Читаем: "Как нам сообщили в Управлении по делам библиотек Министерства культуры СССР, речь не идет об изъятии трудов бывших лидеров". И далее поясняется, что решено лишь убрать их на дальние полки, но все-таки выдавать по первому требованию читателей. Это нечто новое и отрадное. Ведь сочинения их предшественников - Г. Маленкова, Н. Булганина и т. д. отправлялись в спецхран незамедлительно - сразу после освобождения их авторов от своих высоких должностей. Да и Сталин побывал в спецхране. Наконец-то начинаем понимать значение любой книги как свидетеля истории. И все-таки наш "верный Руслан" неисправим. На днях я посетил спецхран, посмотрел картотеку новых поступлений - с 1988 года. Увы, впечатление удручающее. Перебираю карточки: И. Бунин, "Окаянные дни" (Лондон, 1984; опубликованы у нас сразу в четырех журналах); И. Одоевцева, "На берегах Невы" (Париж, 1983; опубликовано у нас в "Звезде" и отдельно "Художественной литературой"); В. Солоухин, "Читая Ленина" (Франкфурт-на-Майне, 1989; опубликовано у нас в журнале "Родина", 1989 No 10); О. Волков, "Погружение во тьму" (Париж, 1987; опубликовано у нас с купюрами в "Советском писателе" и почти полностью - в издательстве "Молодая гвардия"). Казалось бы, после публикации всех трех томов "Архипелага ГУЛАГа ("Советский писатель", 1989) должна начаться новая эпоха в истории спецхрана. Но, увы! Почему-то по-прежнему в спецхране книги о йоге, даже допотопная работа Рамачараки "Пути достижения индийских йогов" (Петроград. 1915). Неужели потому что кто-то может переусердствовать в занятиях по пословице: заставь дурака молиться, он и лоб расшибет? Стараются помещать в спецхран все иностранные книги о нашей политической истории после апреля 1985 года. Но ведь в них не столько критики, сколько сочувствия тому, что происходит у нас! Вижу недоумевающие глаза "верного Руслана" и его сторонников: а что же тогда запрещать? Да ведь об этом говорилось уже столько раз: призывы к насильственному ниспровержению государственного строя, к национальной розни, порнография, наконец. Неужели Бунин, Одоевцева, Солоухин и Олег Волков подходят под эти определения? Наше путешествие по книжному ГУЛАГу подошло к концу. Да, спецхран еще существует. И все-таки отходит, отходит мерзлота, которая еще вчера казалась вечной.