Эпикур - [95]

Устроил я,

Чтоб юноша один, — он сын богатого

Землевладельца здешнего и в городе

Всю жизнь провёл, — чтоб, на охоту идучи,

Сюда случайно завернул с товарищем

И, девушку увидев, полюбил её.

С этими словами Пан опять оглянулся, заметил входящих на орхестру юношей с луками и, крадучись, вернулся в свою пещеру. Один из юношей обратился к другому, видимо, главному герою:

Итак, Сострят, ты девушку свободную

Увидел здесь — венки она плела для нимф, —

И сразу же влюбился?

Сразу.

Быстро как!

Видать, влюбиться ты решил заранее.

Тебе смешно, а я-то ведь в беду попал!

Эпикур обернулся к Метродору, увидел, как при этих словах помрачнело лицо юноши, и решил, что пора вмешаться.

Комедия была необычной, сразу три независимых действия происходили в ней, время от времени соприкасаясь между собой — жизнь в доме старого брюзги Кнемона, хлопоты Сострата, решившего жениться на его дочери, и праздничный обряд, который в пещерном храме готовился родными влюблённого юноши.

Кнемон находился в дурном настроении. Из равновесия его вывела служанка, которая упустила в колодец ведро. Из-за этого повару отца Сострата, попросившему у старика сковородку, пришлось спасаться от него бегством. Тем временем служанка, пытаясь достать ведро, уронила в колодец ещё и мотыгу. Кнемон пришёл в бешенство и встретил бранью Сострата, который пришёл свататься, обещанием убить, если ещё раз увидит около дома.

Похоже, что нет способа преодолеть дурной нрав Кнемона. И вдруг действие круто меняется. Из дома с криками о помощи выбегают дочь Кнемона и служанка — старик полез в колодец доставать утопленные служанкой вещи и свалился туда сам. Конечно, Сострат бросается спасать брюзгу. Спасённый осознает, что люди не так уж плохи, и даёт согласие на брак. Родители юноши тоже не возражают, заодно сына Кнемона Горгия женят на сестре Сострата.

«Застолье» Филемона было сплошным шутовством. Пировавшие гости то и дело лупили друг друга, причём удары всегда доставались не тому, кому следовало. Кто-то не мог выбраться из отхожего места, кто-то, зацепившись за ложе, оставался без одежды. Грубые шутки перемежались потасовками, обливанием водой, танцами полуодетых девушек. Амфитеатр ревел от восторга.

   — Вот увидите, он победит, — сказала Леонтия.

Последняя комедия «Законодатель» Филиппида была скучной. Она высмеивала Деметрия Фалерского, который был изображён в виде повара. Этот повар служил у гражданина по имени Полис и принёс с рынка рыбу, завёрнутую в обрывок сочинения «О государственном устройстве», пародирующего «Политику» Аристотеля. Прочитав трактат, повар почувствовал себя законодателем и начал навязывать хозяину правила, сделавшие жизнь в доме невыносимой. Но тут к Полису пришёл Гость в маске, напоминавшей лицо Деметрия, сына Антигона, после чего они сообща прогнали повара и начали пировать. Пьесу встретили прохладно, но именно ей судьи дали первое место, Филемон получил второе, Менандр со своей остроумной и изящной комедией потерпел поражение.

После конца состязаний они встретились с огорчённым Менандром. Эпикур обнял его и поздравил с победой.

   — Ты что, не слышал решения судей? — отмахнулся Менандр.

   — При чём тут судьи! — запротестовал Эпикур. — Филиппид пытался скормить мне сухой лавровый венок, Филемон всыпал в рот целую солонку, а ты накормил прекрасным свежим хлебом. Неужели после этого я стану считать победителем кого-нибудь, кроме тебя?

   — Можешь не сомневаться, — добавил Леонтей, — что с этого дня в каждом твоём зрителе стало хоть ненамного меньше Кнемона и больше Менандра.

Друзья засыпали комедиографа поздравлениями, и он улыбнулся.

Учитель

Ночь была холодной и ясной. Почти полная луна заливала сад. Эпикур отложил книгу и вышел на дорожку. Как он и думал, занавеска в окошке Метродора светилась изнутри. Философ подошёл к двери ученика и тихо постучал.

   — Можно к тебе?

   — Конечно, учитель.

Юноша сидел на постели перед светильником, упёршись локтями в колени и опустив подбородок на сжатые кулаки. Эпикур отодвинул лежавший на одеяле нераскрытый книжный футляр, присел рядом.

   — Наверно, время нам поговорить? — спросил он.

   — Наверно, время, — вздохнул Метродор, — кажется, больше не выдержу.

   — Ты плохой ученик, мой друг. В таких случаях надо договариваться с собой, принимать решения и действовать.

   — Но я оказался между Скиллой и Харибдой.

   — Скилла, вероятно, Леонтия? — понизив голос, спросил Эпикур. — Кто же Харибда?

   — Ты. Твоё учение. Ведь ты предостерегал...

Неожиданное сравнение заставило Эпикура улыбнуться, но он постарался, чтобы это не отразилось на его голосе.

   — Ну, эти два чудовища не так уж страшны, Метродор. С ними можно поладить.

   — Мне кажется, избрав Леонтию, я предам тебя, — прошептал Метродор.

Эпикур почувствовал, что он дрожит, и крепко обнял ученика за плечи:

   — А тебе не кажется, что твоя Харибда вовсе не я, а ты сам? Что ты безотчётно наряжаешь в мой гиматий собственных демонов?

   — Учитель! — простонал Метродор. — Что же мне делать?

   — Забыть обо мне и об учении, обо всём, кроме... послушай, то, что с тобой происходит, естественно. Помнишь, в «Пире» Сократ сказал: любовь — дорога к бессмертию. Разве путь к такой цели может быть лёгким? Две Афродиты — старшая и младшая — возвели на нём невидимые стены, и никто, кроме тебя самого, не в состоянии преодолеть их.