Эпик Московского уезда - [51]

Но прошло несколько минут, и от грусти не осталось и следа.

— Но ты хоть писать-то будешь?! — Цветков стал прежним оптимистом.

— Обязательно! А может, ты приедешь в гости? Я покажу тебе наше Новогиреево: дачный посёлок, парк, пруды. У нас много интересного. Познакомлю с Иваном Августовичем, с Купавиным. Приезжай.

— Возможно. Там посмотрим, как с делами будет. Впрочем, приеду, если познакомишь с девушкой.

Рябичкин покраснел смущенно и, улыбнувшись, сказал:

— Познакомлю. Обязательно.

Роман похлопал друга по плечу:

— Не дрейфь, Лёшка. Где наша не пропадала. Любовь — штука сложная, от печали до радости в ней один шаг. Ну а с учёбой-то что? Неужели совсем забросишь?

— Нет. Ни в коем случае. Без науки мне никак. Буду поступать в Московский университет. Нет, скажи, в самом деле, приедешь?

— Конечно, приеду. Но ты не забывай, что и в Петербурге тебя всегда ждут. Можешь вместе со своей девушкой.

— Я… с ней ещё… не объяснился.

— Так это здорово. Значит у тебя всё ещё впереди. Ты не волнуйся, разве можно в такого парня не влюбиться. Я ещё на вашей свадьбе погуляю.

Мальчишки-рыбаки невольно прислушивались к диалогу друзей. Вот она большая взрослая жизнь! Сколько страсти, какие планы, расстояния. Москва, Санкт-Петербург. Скорее бы вырасти, чтобы тоже вот так. А балтийские волны равномерно бились о камни причала, отсчитывая минуты жизни, и шептали: «не торопись дру… шшшш… жок, не торопись». Но разве юность это слышит.

4

Перенесёмся, дорогой читатель, обратно в Новогиреево. Как оно там без нас? Вы не соскучились? Я — очень.

Пока Рябичкин гонялся за народовольцами в столице, жизнь в посёлке понемногу вошла в обычное русло. Об убийстве стали постепенно забывать, бытовые заботы захватили жителей. У Штольцена с Купавиным появились новые дела: то в соседнем поместье «Кусково» кто-то залез в оранжерею и срезал все розы, то в дубраве поймали беглого ссыльного, сбежавшего с Владимирского тракта. Иван Августович должен был следить за порядком на территории своего стана, на то и пристав. Каждый случай необходимо зафиксировать и расследовать. Штольцен писал, а Купавину «давай Бог ноги», носился от одного происшествия к другому.

Об убийстве напоминала только опечатанная дача Чуприльцева-Гофера с охранником у калитки, да соседи по-прежнему иногда посматривали из-за занавески на одинокий тёмный дом. Но новостей не появлялось. Никаких следов больше не обнаружили, и дачей никто не интересовался. Затишье…

День, когда рассыльный принёс телеграмму из Кронштадта, начинался обыкновенно.

Иван Августович с утра пораньше был уже на работе. Умывшись и одевшись, он сразу отправился в Канцелярию, где завтракал. Серафима двигалась следом. Причём, что интересно, выходила из калитки дома пристава она позже Штольцена, но на месте была всегда первой и уже разжигала самовар. Как ей это удавалось — одному Богу известно. Видимо в отношении неё законы физики переставали действовать, потому что пристав шёл кратчайшей дорогой.

Купавин появился гораздо позже. Вчера он пристраивал беглого в очередную команду, отправляющуюся на Сахалин. В Горенках, находящихся дальше по Владимирской дороге, до поздней ночи ждали оказии, и домой вернулись уставшие в три часа ночи. И теперь он вошёл в кабинет пристава невыспавшийся с тёмными кругами вокруг глаз. Дошёл до кресла у окна, тяжело опустился в него и не менее тяжело вздохнул.

Штольцен поднял глаза от бумаг и принялся разглядывать Митрофана Васильевича.

— Ну и намаялся я вчера, — наконец изрёк Купавин. — Сил нет.

— Вижу, вижу. Может Вам лучше домой пойти? Отоспаться, как следует.

— Теперь уже нет. Потихоньку разойдусь. Всё-таки несколько часов поспал. В Крымскую компанию бывало — несколько суток не спали. Правда, молодой тогда был, силёнок побольше. Позвольте у Вас чайку испить с мёдом, он всегда бодрость придаёт.

— Ну конечно. Посмотрите, самовар, кажется, ещё не остыл? Серафима его полный вскипятила.

Купавин поднялся, подошёл к самовару и приложил ладонь к его сверкающему боку:

— В самый раз будет.

— Вот и наливайте. А мёд Серафима держит в буфете, — Иван Августович кивнул назад. — Доставайте, не стесняйтесь.

Какой прекрасный дуэт:

Самовар и буфет!

Стихи получились. К чему бы это? Но ведь, в самом деле, какую огромную роль в жизни простого человека играла эта пара. Самовар — всеобщий любимец в каждом доме, а уж буфет и подавно.

Начнём по порядку. На любой даче в посёлке была гостиная с большим круглым столом и, висящим над ним, красным абажуром, отороченным по краю бахромой. Утром и вечером, а зачастую и днём, за столом собиралась вся семья, посередине устанавливался сверкающий боками самовар, и чинно, не торопясь, велась домашняя беседа. Раскрасневшиеся, довольные лица семейных отражались, искажаясь, в зеркальной поверхности, слышался смех и радостные крики детей. Чай разливала хорошенькая хозяйка дома, маленькой прелестной ручкой наполняя фарфоровые чашки с нарисованными на них красными цветами. Такая церемония повторялась изо дня в день, и всё равночлены семьи каждый раз с огромным удовольствием спешили к самовару.

— Не пора ли самоварничать, — говорил глава семейства в одно и тоже время, поглядывая на часы.