Эпигон Джорджа Борроу - [2]
Потом я поинтересовался у присутствующих, ходят ли они в часовню или в церковь.[5] Этот вопрос крайне их озадачил — особенно странного человека в углу, с которого я не спускал глаз. Я проник в его тайну: недаром, когда я глянул на него, он постарался спрятаться за массивными напольными часами.
— Так церковь или часовня? — повторил я свой вопрос.
— Церковь, — вымучил он из себя.
— Какая церковь? — уточнил я.
Он еще глубже уполз в свою нишу за часами.
— Сроду мне не задавали таких вопросов, — пробурчал он.
Тогда я дал ему понять, что знаю его секрет.
— Не сразу Рим строился, — процитировал я поговорку.
— Хи! Хи! — хохотнул он.
Стоило мне немного отвернуться, как он высунул голову из-за часов и покрутил пальцем у виска. То же самое сделал и человек в засаленном сюртуке, стоявший рядом с холодным камином.
Поедая холодную свиную ногу — может ли быть лучшее кушанье — разве что баранина с каперсами? — и потягивая попеременно то чай, то пиво, я поведал присутствующим, что достопочтенный наставник прозвал это блюдо «блаженством честняги Гарри», ибо заметил, что оно в большой чести у предпринимателей из Ливерпуля. С этим рассказом на устах — да со стихом или двумя из Лопе де Вега — я покинул трактир «Роза и Корона», предварительно рассчитавшись с хозяином. Я был уже в дверях, когда он окликнул меня и спросил мое имя и адрес.
— Зачем? — удивился я.
— А вдруг с вами что случится? — пожал плечами хозяин.
— С чего бы это со мной должно что-нибудь случиться?
— Ну, знаете, как оно… — смешался трактирщик. Я так и оставил его в недоумении стоять на пороге «Розы и Короны» и, выходя, расслышал последовавший вслед за этим взрыв смеха. «Вот уж, воистину, — подумалось мне, — не в день строился Рим.»
Пройдя по главной улице Свайнхерста, — я убедился, что состояла она исключительно из деревянных домишек в старинном стиле, — я выбрался на сельскую дорогу, где и продолжил свои поиски приключений, ибо, по словам наставника, дорожные приключения для тех, кто их ищет — все равно, что спелые ягоды ежевики на обочинах Англии. Перед отъездом из Лондона я успел взять несколько уроков бокса, а поэтому не без основания полагал, что у меня есть неплохой шанс, встретив какого-нибудь путника, чьи телосложение и возраст предрасполагали померяться силами, попросить его снять пальто и в доброй старой английской манере разрешить наши с ним разногласия. Я стоял у перелаза через живую изгородь, поджидая какого-нибудь прохожего, когда на меня накатил приступ дурноты, вроде тех, что мучили наставника в джунглях. Я схватился за балку, служившую перелазом — сделана она была из доброго английского дуба. Кто возьмется описать, сколь ужасны такие приступы! Я думал об этом, в то время как мои руки обвивали балку. Пиво всему виной — или чай? Или хозяин трактира был прав — он и еще этот, в черном засаленном сюртуке, что среагировал на жест странного человека в углу. Но ведь наставник пил чай с пивом. Да, однако наставника тоже мучили приступы. Размышляя об этом, я держался за балку, сделанную из честного английского дуба. С полчаса меня мутило. Когда приступ прошел, я чувствовал себя вконец ослабевшим — и все не решался отпустить дубовую балку.
Я все еще стоял у перелаза, где меня скрутил приступ, когда услышал позади шаги и, обернувшись, увидел тропинку, тянувшуюся через поле вдоль дальней стороны изгороди. Навстречу мне по тропинке шла женщина, и тут же стало ясно, что она — из цыган, о которых так много писал наставник. Приглядевшись, я смог различить вдали дым костра, поднимавшийся над маленькой лощиной, — он указывал, где остановился ее табор. Женщина была среднего роста: ни высокая, ни низкая, лицо ее, покрытое загаром, усыпали веснушки. Должен признаться, что я не решился бы назвать ее красавицей, но не думаю, что кому-нибудь, кроме наставника, столь везло, чтобы встретить на английской проселочной дороге действительно красивую женщину. Какова бы ни была моя незнакомка, я должен был показать себя наилучшим образом. По счастью, я знал, как следует обращаться к женщинам в таких ситуациях: много раз я мысленно представлял себе эту смесь вежливости и доверительности, которая только и приемлема в таких случаях. Поэтому, когда незнакомка подошла к перелазу, я протянул руку и помог ей перебраться.
— Как говорил испанский поэт Кальдерой? — воскликнул я. — Не сомневаюсь, что Вы читали строки, которые по-английски звучат следующим образом:
Женщина залилась румянцем, но промолчала.
— А как же цыганские напевы и цыганские чары? — продолжал я.
Она отвернулась, все так же храня молчание.
— Хоть я и не принадлежу к кочевому народу, — заметил я, — кое-что из цыганских песен я знаю, — тут я во весь голос напел куплет:
