Эоган О'Салливан - [5]

   * * *

   В раннем возрасте к Рыжему Эогану пришло понимание того, какую силу имеет поэтическое слово, и в расцвете юности он уже пользовался этим напропалую.

   - Бриди, я помру, если ты не ответишь мне взаимностью, - сказал как-то Эоган, окуная палец в сметану. - Я выброшусь в окно.

   - Легко тебе выброситься в окно, Эоган, - отвечала Бриди, обтирая полотенцем кувшин. - Оно в двух ярдах от земли.

   - Я брошусь в море со стены старого форта, - поправлялся Эоган, облизывая палец. - Будь добра, налей мне сидра.

   - Вот когда бросишься, тогда и поговорим, - флегматично отвечала Бриди, размышляя, как бы турнуть с лавки этого оборванца без гроша в кармане.

   - Бриди, ты пожалеешь.

   - Ничуть, с чего это вдруг?

   - Раньше, чем идти к форту, я напишу такие стихи, что ты вовек не докажешь, что они не про тебя.

   Бриди некоторое время разглядывала Эогана в упор, потом вздохнула, закинула полотенце на плечо, и, разразившись громкой бранью, поманила нашего героя за собой в кладовку.

   "Ей-богу, пошутил, - тем же вечером говорил себе, оправдываясь, Эоган. - Но раз уж Мегги, хочу сказать, Пегги, то есть Бриди, настолько увлеклась моей скромной особой - никогда бы не подумал! - то неловко было сопротивляться, да и недостойно это мужчины - сопротивляться, когда тебя тащат в кладовку. Кладовка - это не то место, где нужно показывать характер".

   Последнюю мысль Эоган не додумал, так как опрокинулся назад на свою постель, как был, без сил даже взбить подушку, и ему приснился кошмарный сон.

* * *

   Поэтическое состязание - любимое развлечение жителей Керри. При том, что во всём Керри живёт, на первый взгляд, полтора человека, стоит пришлому поэту встретиться с местным и затеять поэтический спор, послушать их откуда-то сбегается громадная толпа. Что до поэтов, то они делают вид, будто вовсе не замечают наплыва народа, так как находятся в более высоких сферах, и задают друг другу поэтические головоломки до тех пор, пока окончательно не установят, кто же из них лучше. И если, скажем, Анагиллимор побьёт в этом деле Минтогс, это будет не менее позорно, чем проиграть всей деревней в хоккей на траве, и даже, пожалуй, хуже, так как в хоккей ещё можно отыграться, тогда как тут уж ничего не попишешь. Уклониться от такого состязания невозможно; не владея даром импровизации, в него лучше не ввязываться; раз проиграв на нём, не отмыться уже никогда. Словом, когда Эоган в свои неполные двадцать вызвал на состязание знаменитого О'Рахилли и назначил ему встречу в последнюю неделю июня на конской ярмарке в Трали, все так и думали, что парнишка спятил, сердечный.

   Эоган опаздывал на место состязания вместе со своим другом Доннхой. Друг тащил Эогана под локоть, а тот поминутно оглядывался и стрелял глазами по сторонам, в надежде заглянуть хоть под какую-нибудь юбку.

   - У тебя сейчас состязание с О'Рахилли, - напоминал Доннха, но Эоган и бровью не вёл. - О'Рахилли - величайший поэт в Ирландии.

   - Ему сто пятнадцать лет, у него уже ум за разум заходит.

   - Ничего подобного. Ему только сорок.

   - Я это и говорю, - сказал Эоган.

   - Он выиграл уйму таких состязаний.

   - Так там меня не было.

   С этими словами они достигли назначенного места, где уже стоял О'Рахилли в окружении свиты, в чёрной шляпе и чёрном с серебром камзоле, устало опершись о коновязь, и лицо его было насмешливо. Завидев Эогана, толпа расступилась. О'Рахилли, как тот, кто был вызван, имел право начинать первым и выбирать размер. Он удивлённо поднял одну бровь при виде Эогана и, не меняя расслабленной позы и стряхивая щелчком пылинку с полей шляпы, сказал:

   Да здравствует резвая юность, когда в голове у нас ветер,

   Когда наш наряд неопрятен, а взгляд безрассуден и светел,

   Да славится бурная юность, подобная яблони цвету,

   Когда житейская мудрость бывает в тягость поэту,

   Когда словесной стряпнёю мы злим Минерву и Феба,

   Когда океан по колено и ярдов двадцать до неба,

   Когда при виде красотки язык прилипает к гортани,

   Когда в голове ни шиша, и ещё того меньше в кармане!

   Эоган, ничуть не смущаясь, не двигаясь с места и не думая ни одной секунды, сказал:

   Я же хвалу воспою многоопытной щуке в Лох Гарман:

   Много застряло острог в спине её твёрдой, как камень,

   Сотня-другая крюков, гарпун О'Нейла из Армы

   И обломки багров в ракушках позеленелых, -

   Всё, чем в прежние дни пытались её потревожить.

   Греется на мелководье она, шевеля плавниками,

   И сквозь воду видать её обомшелую спину.

   Да славится щука в Лох Гарман, моя похвала ей навеки,

   За то, что сто пятьдесят ей годков, а будет и больше.

   Вот орёл в Балливорни парит над озёрами в небе:

   Пусть он немало пожил, и все перья его побелели,

   Всё так же остёр его клюв, крючковаты когтистые лапы,

   И завис он не ниже, и взгляд его не подводит,

   Слава орлу в Балливорни, шапку пред ним я снимаю,

   За то, что уже триста лет ему, а будет и больше.

   Слава могучему тису, что в Килл Мантан, в Глендалохе,

   Тёмным разросся шатром тринадцать ярдов в обхвате,

   Он в листве приютил семейство сов из Килдаре,