Энрико Карузо: легенда одного голоса - [3]

Марио — второй слуга Энрико — прислуживал за столом только нам, другие слуги — родне. Это было странно и приятно.

Мне нравился Марио. Семнадцать лет назад он был носиль­щиком на железнодорожной станции. Энрико пришлось по ду­ше, как тот переносил его багаж. С того времени Марио сопро­вождал Энрико в поездках по всему миру.

В начале лета Марио рассказал мне, что уже в течение девя­ти лет обручен с девушкой по имени Брунетта, но Signor commendatore[3] не разрешает ему жениться. Он просил меня пого­ворить с Энрико «...ведь Signor commendatore очень счастлив со своей женой». Когда я сказала об этом Энрико, он нахмурился.

—  Нет, — ответил он, — никто не может служить сразу двум господам. Жена моего слуги будет править в доме, а у меня не будет слуги.

Я вновь обратилась к нему по этому поводу после крестьян­ского бунта, и на этот раз он согласился.

—  Марио может уехать на три дня раньше нас, если хочет же­ниться. Мы встретимся с ним на корабле. Но я не хочу ни ви­деть, ни слышать его жену. В Америке она будет поручена тебе.

Повернувшись к бюро, он добавил:

—  И помни — чтобы не было детей.

Экипаж спускался к порту по лабиринту крутых мощеных улиц Генуи, а потом мы ехали по пристани, заполненной ящи­ками спагетти и бочками с оливковым маслом. Марио ждал нас и открыл дверцу.

—  Спасибо, синьора, — прошептал он, — Брунетта у меня в каюте.

«Данте» был непритязательным небольшим пароходом, но в нашем распоряжении находились салон капитана и участок палубы. Во время путешествия я не видела никого, кроме Эн­рико, моей служанки Энрикетты, Марио и Мимми. Сидя с ут­ра до вечера на палубе, я старалась привести в порядок свои впечатления и мысли — ведь в моей жизни за короткий период произошло так много событий.

Год назад после выхода из монастыря Святого Сердца («Sacred Heart») я еще жила в отцовском доме. До этого време­ни (мне было семнадцать лет) я не знала по-настоящему отца. Он был вдовцом с тремя детьми, когда женился на моей мате­ри, и ему исполнилось сорок пять лет, когда родился их первый ребенок, мой брат. Через шестнадцать месяцев появилась я. Не припомню, чтобы будучи ребенком видела кого-либо из роди­телей кроме как за завтраком или вечером, когда говорила им «спокойной ночи». Свои ранние годы я провела в детской вме­сте с братом и няней, которая очень любила нас и нянчилась с нами, пока мы не пошли в школу. Тогда я узнала, что отец окончил в 1867 году Морскую Академию Соединенных Штатов и служил под командованием адмирала Фаррагута во время Гражданской войны, после чего вышел в отставку. В двадцать восемь лет он был редактором «Сайентифик Америкен», а через несколько лет начал изучать право. В момент моего рождения он уже был известным юристом, авторитетным в вопросах, ка­сающихся военно-морского флота и патентного права, авто­ром серьезных книг по электротехнике и хорошим портретистом-любителем.

В первые годы совместной жизни мои родители устраивали обеды для друзей, среди которых было много крупных ученых и изобретателей. Хотя я в то время была очень мала, но запом­нила несколько известных имен: адмирала Дьюи, адмирала Фиске, адмирала Сибэри, выдающегося ученого Стейнмеца и профессора Майкла Пюпина - известного физика и изобрета­теля, родившегося в одном из сербских хуторков.

Он воссоздал в крупном масштабе этот хуторок в Норфолке и штате Коннектикут. Как-то летом отец снял дом по соседству с ним. Профессор любил детей, и я часами гуляла с ним по по­лям, слушая рассказы о его родине. Его любимым занятием было разведение рогатого скота, и однажды, когда мы стояли у из­городи, наблюдая за стадом, он сказал:

—  Посмотри на этих животных и запомни, что величайшие ученые мира не могут объяснить, как трава превращается в мо­локо.

Этой же ночью я сочинила для него стихи:

«Удивительна гусеница, что превращает листья в шелк,

Но еще удивительнее корова, превращающая в молоко траву,

Ни один профессор не может взять в толк,

Как это происходит и почему».

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, здоровье матери резко ухудшилось и врачи рекомендовали ей жить в сельской местности, вдали от всех нас. Моего брата отдали в пансион, а меня в монастырь. После четырехлетнего пребывания в монастыре меня взяли оттуда для того, чтобы я помогала отцу, кото­рый после замужества моих сводных сестер остался один. Годы беспокойства о здоровье матери и забот о пятерых детях настолько сказались на нем, что не осталось ничего от того общительного, веселого и восторженного человека, о котором часто вспоминала в письмах сестра.

После беззаботной и тихой жизни в монастыре я попала в дом, где обстановка оказалась весьма напряженной. Мне было очень трудно поддерживать своими неопытными руками твер­до установленный в доме порядок, особенно в условиях, когда и сама нисколько не могла интересовать человека таких знаний и способностей, каким был мой отец. Он еще мог бы жить в мире со мной, если бы любил меня. К несчастью, он так и не смог меня полюбить и не скрывал своего недовольства мною. Отец был человеком горячего темперамента и, как я скоро убедилась, необъективным, раздражительным и эгоцентричным. Он тиранил меня, и я его очень боялась. Презирая обыкновенных людей, он не разрешал никому из моих приятелей приходить в наш дом. Со своими друзьями он встречался лишь в университетском клубе, но никогда не приглашал их домой. Когда вече­рами он возвращался со службы и звенел ключами у дверей, мое сердце начинало взволнованно биться. Войдя, он кричал: