Энни с острова принца Эдуарда - [50]

Энни вначале отложила в сторону тонкую страничку машинописного текста, сочтя ее не столь важной. Когда же она прочла это извещение, – слезы навернулись ей на глаза. Девушка долго сидела молча.

– Что стряслось, Энни? – спросила Марилла.

– Мисс Жозефины Берри больше нет, – тихо ответила та.

– Все-таки это случилось. – сказала Марилла. – Больше года мисс Берри ужасно себя чувствовала, и семейство Берри ожидало день ото дня услышать печальное известие… Значит все кончилось! Наверное, оно и к лучшему, так как уж очень она мучилась, пока болела! Мисс Жозефина всегда была к вам очень добра, Энни.

– Да, до последних своих дней, Марилла! Это письмо от ее нотариуса. Он сообщает, что мисс Жозефина оставила мне тысячу долларов. Так написано в завещании…»

– Батюшки! Да это же куча денег! – воскликнул Дэви. – Это та пожилая леди, к которой вы с Дианой прыгнули в кровать, когда ворвались в комнату для гостей? Диана рассказала мне про ваши похождения! Поэтому тетушка Жозефина и оставила вам столько денег?

– Не надо, Дэви, – мягко сказала Энни и направилась на веранду; сердце ее было переполнено благодарностью. Марилла с миссис Линд остались на кухне обсудить эту новость.

– Как вы думаете, а теперь Энни выйдет замуж? – в тревоге спросил Дэви. – Когда Доркас Слоан выходила замуж прошлым летом, она сказала, что если б была богата, то никогда бы этого не сделала. А еще она говорила, что лучше уж жить с вдовцом у которого восемь детей, чем с мужем, у которого злая сестра…

– Дэви Кейт, попридержите-ка язык! – строго сказала миссис Линд. – Такое нельзя говорить маленьким мальчикам! Это же скандал! Так-то вот.

Глава 19. Антракт

– Подумать только, мне исполняется двадцать, и я уже больше не тинейджер, – сказала Энни, нежась на коврике у камина вместе с Расти, который ни за что не хотел слезать с ее колен. Обращалась она к тетушке Джеймсине, которая читала, сидя в своем любимом кресле. Они были вдвоем в гостиной. Стелла с Прис отправились на заседание студенческого комитета, а Фил прихорашивалась у себя наверху, готовясь к вечеринке.

– Полагаю, вам немножко грустно, – сказала тетушка Джеймсина. – Юность – такая чудесная пора! Я вот, например, вечно юная!

Энни засмеялась и кивнула в ответ:

– Вы всегда такой останетесь, дорогая тетушка Джеймсина! Когда вам будет сто лет, никто не даст вам больше восемнадцати… Но вы правы, мне немного грустно, и я чуточку разочарована. Когда-то давно мисс Стэси заверила меня, что к двадцати годам мой характер уже сформируется, и я буду знать, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Но со мной все как-то иначе. Я не удовлетворена собой.

– Как и все! – весело заметила тетушка Джеймсина. – Мой характер «трещал по швам» раз сто. Ваша мисс Стэси, вероятно, имела в виду другое. А именно то, что вы определитесь, какого курса придерживаться в этой жизни, каким идеалам следовать. Не волнуйтесь, Энни. Просто выполняйте свои обязательства перед Богом, людьми и самой собой и наслаждайтесь жизнью. Таково мое кредо и, знаете, оно всегда давало положительный результат… А куда это сегодня вечером исчезает Фил?

– На вечеринку с танцами. Ее новое платье – просто сногсшибательное! Оно из мягкого, желтого шелка и отделано тонким, словно паутинка, кружевом. Очень идет к ее каштановым волосам.

– В словах «шелк» и «кружева» есть своя особая магия, не правда ли? – заметила тетушка Джеймсина. – При одном упоминании о них хочется вскочить и закружиться в танце! Подумать только, желтый шелк! Воображение рисует платье, сотканное из солнечного света! Мне всегда хотелось иметь желтое шелковое платье, но вначале моя матушка, а после и муж, не желали ничего об этом слышать. Первое, что я сделаю, оказавшись на небесах, – это раздобуду платье из желтого шелка.

Под веселый смех Энни Фил сошла вниз, шурша шелками и обозревая себя в длинное овальное зеркало на стене.

– Хорошее зеркало – залог чудесного настроения, – молвила она. – То зеркало, что висит у меня – словно из комнаты смеха. Ну как я выгляжу, Энни, ничего?

– Вы представляете себе, Фил, как вы хороши? – в искреннем изумлении спросила Энни подругу.

– Конечно. Для чего еще созданы зеркала и мужчины? Я задала вопрос вовсе не об этом. Ничего не вылезает? Юбка не мятая? А может эту розу опустить пониже? Боюсь, она приколота слишком высоко и кривовато. Не люблю, когда что-то щекочет мне уши.

– Все на месте, дорогая. А эта ваша ямочка на подбородке – «юго-западная» черта! – просто очаровательна…

– Что я особенно обожаю в вас, Энни, так это ваше великодушие. В вас нет ни капли зависти!

– А чему ей, собственно, завидовать? – фыркнула тетя Джимси. – Может быть, она и не такая смазливая плутовка, как вы, дорогуша, но нос ее гораздо красивее, чем ваш!

– И я это знаю, – призналась Фил.

– Мой нос всегда служил мне огромным утешением, – сказала Энни.

– А еще мне нравятся вот эти хорошенькие завиточки над вашим лбом, Энни. Например, вот этот, крошечный, лежит так небрежно, что кажется он вот-вот упадет, но никогда не падает. Это так мило! А вот что касается носов, то мой меня очень беспокоит. Я знаю, когда мне стукнет сорок, он станет такой же формы, как у всех Бирнов… И это ужасно! Какой я буду к сорока годам, Энни?