Енисей - река сибирская - [37]

Лет двадцать назад тайга подступала к самому Красноярску. Ягодницы, торгующие на базаре душистой леоной малиной, рассказывали, как их напугал медведь.

— Где же это вы на него наткнулись? — спрашивали любопытные.

— А вон в том логу, — отвечала ягодница, показывая рукой на горы за Енисеем. — Высокую-то сосну примечаете? Так в аккурат маленько правее леший его и вынес.

И вот недавно, отправившись побродить по окрестностям до отъезда в низовья реки, я случайно оказался где-то поблизости от той самой приметной сосны. Накрапывал дождь, и прозрачные его слезинки дрожали на лапах молодых елок. Вдруг рядом залаяла собака, послышались голоса, лес поредел, и я очутился перед каменоломней. Где же ключ, который бил тут из-под скалы? И малинника нет — вытоптан. После дождя на дороге, спускающейся под гору, чернела жирная грязь.

Мне стало жаль укромного таежного уголка, куда мы в детстве забирались, вздрагивая при каждом треске: не косолапый ли?

Я разговорился с рабочими, дробившими куски серого камня.

— Для наших строителей сырье разведываем, — гордо сказал парень, играя тяжелым ломом в крепких руках. — Известняк первый сорт!

Тайга отступает под могучим напором человека. Он валит деревья, чтобы расчистить место для железной дороги, для таежного аэродрома, для веселых домиков пионерского лагеря, для столбов телеграфной линии, для пасеки, для молодого фруктового сада. Он валит лес, чтобы строить дом, копать руду, добывать камень.

Мы смотрим теперь на тайгу хозяйскими глазами. Мы властно вмешались в ее жизнь.

Мы не позволяем своевольничать старому врагу тайги — огню. Тайга — народное добро, и потому отряды лесной авиации патрулируют над ней, стерегут ее, высматривая, не покажется ли где дымок начинающегося пожара.

Далеко в глубь зеленого океана выдвинулись лесные промысловые хозяйства с тракторами, механическими пилами, радиостанциями, светом электрических ламп. Лесоводы зорко смотрят за тем, чтобы не оскудевали лесные богатства, чтобы на месте порубок быстрее тянулась новая поросль.

Велика сибирская тайга, много в ней еще углов, где не ступала нога человека, но все больше обживают ее советские люди, все меньше тайн хранят ее непролазные чащи, все роднее звучит для нас пугавшее когда-то слово "тайга".

* * *

Мне посоветовали плыть из Красноярска вниз по Енисею до устья Ангары на первом попутном судне, а потом примкнуть либо к рыбацкому каравану, либо к "каравану диких рек" и путешествовать с ним дальше на север.

Попутным судном оказался небольшой теплоход "Орон".

Енисей за Красноярском остепенился. Горы его уже не стесняли. Он нёс воды вольно и плавно мимо темного соснового бора, мимо частых деревень с колодезными журавлями и высокими хлебными амбарами. Только один раз горы все же вышли взглянуть на реку поближе и нависли над ней грузным камнем — Атамановским быком.

Вот берег, белеющий опилками и свежей щепой, заставленный деревянными остовами. Некоторые из них уже обшиты досками и походят на баржи. Есть, впрочем, и совсем готовые к спуску на воду суда, осмоленные и украшенные флагами. Это Предивинская верфь. Построенные здесь баржи плавают по всему Енисею, от верховьев до океана.

Теперь недалекой до Казачинского порога.

"А между городами Красноярском и Енисейском, — написано в одной старинной книге, — имеется важный порог, через который со страхом барки и плоты с грузом проплывают. При всех осторожностях при проплыве порога нередко суда с грузом гибнут, а паче в том случае, если хозяева с грузом без вожей (то-есть лоцманов) пускаются на проплыв сего грозного порога".

Раньше был обычай протяжно окликать все идущие к порогу барки:

— А кто плыв-е-е-т? А кто по имени плыв-е-е-т?

Плывущие должны были назвать фамилию хозяина или лоцмана: если порог разбивал барку, то по крайней мере все быстро узнавали, кому убытки подсчитывать…

Купцы давно уже хотели завести на Енисее свои пароходы, вроде волжских, но все опасались порога: пароход — дело дорогое, вдруг его тоже разобьет в пороге, как бьет барки?

Наконец енисейский богач Кытманов рискнул построить пароход для плавания в низовьях реки. Купец предполагал возить "предметы промышленности местных жителей, как-то: разного рода рыбу, икру, звериные и лебяжьи шкуры, мамонтовую кость, графит, каменную соль".

Строить пароход взялся, как сообщается в архивных делах, "простой русский мужичок, Худяков, вольноотпущенный княгини Трубецкой, механик-самоучка". Пароход был спущен на воду, назван "Енисеем" и, провожаемый чуть не всеми жителями города Енисейска, весной 1863 года отправился в первый рейс. Он плавал все лето и дошел до залива. Кытманов потирал руки. Еще бы — в трюмах "Енисея" было привезено: 47 соболиных шкур, 38 тысяч беличьих шкур, 9 тысяч песцовых шкур, 400 шкур горностаев, 117 лебединых шкур и 200 пудов рыбы. За один рейс в богатый край купец оправдал чуть не все расходы на постройку судна!

Узнав об этом, другие богатеи тоже принялись строить пароходы. Но ни один из — них не рисковал отправить пароход вверх по реке дальше порога. Через порог лоцманы по-прежнему гоняли сотни барок. Лишь в 1878 году при помощи канатов, воротов и якорей был проведен через стремнину пароход "Москва". Он стал плавать между Красноярском и Минусинском. Таким образом, красноярцы увидели первый пароход на пятнадцать лет позже енисейцев. Прошло еще три года, и на Енисее появился пароход-силач "Дедушка". Его машина развивала мощность в пятьсот лошадиных сил. Он смог без якорей и канатов преодолеть пороги. На Енисее началось сквозное движение.