Энергия заблуждения. Книга о сюжете - [108]
О Раскольникове будет написана новая история, сказал Достоевский, но не написал эту новую историю.
Конца не будет – так бы сказал Пушкин, мог бы сказать Достоевский.
Я прощаюсь с книгой, которую не умею дописать.
Конца не было у Владимира Маяковского – друга, которому я и остальные друзья Владимира Владимировича не помогли в его последние дни.
Связь неудачи любви Анны слишком связана с неудачей любви В. Маяковского.
Маяковский постоянно повторял строки:
Неужели не будет так,
Чистая любовь.
Маяковский боялся смерти и жаждал воскресения. Он умолял будущего ученого, будущего историка, который будет просматривать архивы, он умолял его: «Воскреси меня». Он должен был воскреснуть.
Идущая по дорожкам зоологического сада Лиля Брик, женщина, которая любила зверей, женщина, которую любил Маяковский, должна была тоже воскреснуть, и это считал Маяковский справедливым.
Лиля Брик умерла недавно.
Смерть не умеет извиняться. Это знал Маяковский.
Маяковский Владимир, без имени которого, без упоминания его я не могу кончить книгу, потому что не уверен, что напишу книгу именно о нем, – Маяковский описал в поэме свою гибель, и он описал свое воскресение; воскресение есть и у женщины, которую он любил.
Герой – автор говорит:
Поэт, воскрешение Поэта, бодрость его, ощущение законченного дела может включаться и в современную поэзию.
Теперь совершенно законно обратимся к «Декамерону».
В предпоследних словах «Декамерона» Боккаччо говорит, что ветер треплет только великие деревья.
«Декамерон». Большое собрание людей для обследования вопросов семейного счастья.
Чума сняла бытовую боязнь, все думают, что они умрут, разговор идет откровенный.
Но кончает он неубедительно.
Он рассказывает о том, как крестьянка Гризельда выдержала все испытания мужа. Он говорил ей, что убил детей,
– что сам он женится на другой,
– выгоняет ее голой на улицу.
Она его просит, чтобы была оставлена хотя бы рубашка.
Вот этот огромный спорный мир на огромном съезде кончается еще более огромным спорным случаем устойчивости женщины к испытанию нравственности.
Это единственная новелла, переведенная на русский язык Батюшковым.
Все остальное считалось непристойным и прочитывалось только по-французски.
Но в действительности это пробирная палата, которая проверяет качество материала.
Не все материалы годны ко всем случаям.
Вот эта веселость бракировщика кончается тем, что он уже стариком пишет о женщине, которая, вероятно, была связана с ним; она требовала еды, требовала перепелов, полнела, его не любила.
Это отчаяние, это отказ от человеческого.
В «Декамероне» спор ведут новеллы, великий спор эпохи Возрождения. Это веселость при виде падения старой закономерности; предполагалось, что будет другая веселость – великая. Но, зная ее, он ее не находит.
И вместо этого он ставит женщину, мученицу, это крестьянка, которую взял в жены аристократ. Последняя новелла, может быть, самая страшная. Это издевательство маркиза над крестьянкой.
Она должна все вынести. И, конечно, это самая безнравственная новелла, что есть в этой книге.
Эта книга – пересмотр старого мира; и в то же время это воспоминания, где нет оценки.
Но в то же время эта книга стоит рядом с дантовскнм «Адом», где эти же события рассматриваются как система преступлений.
Они наказываются вечным полетом без прощений.
Данте, которого сопровождает Вергилий, падает без чувств, он выходит из этого спора, из этой оценки. Отказывается быть свидетелем расправы сильного над слабым.
Но что происходит дальше?
Боккаччо пишет «Ворона», а в свою библиографию не включает «Декамерона».
Сродни поступку Боккаччо предложение Л. Н. Толстого не жениться: человеческий род как-нибудь уцелеет по ошибке.
Велика растерянность великих людей перед жизнью. Люди хотят найти страну Зазеркалья, трогают стекло зеркала руками, но оно их не пускает.
Романы Чехова или не кончались, или переходили в новеллы.
Герой повести «Моя жизнь» выпал из жизни, стал маляром, все его дразнили и наставляли, а потом отстали, и даже губернатор устал его исправлять.
Это было появление нового сюжета.
В конце «Крыжовника» герой собой доволен – самая страшная драма; самая страшная драма потому, что человек доволен своим существованием.
И этот постоянный сюжет появляется у Чехова, кажется, три раза.
И он был заменой конца.
Про героев «Степи» Чехов говорил, что они ничего не могут придумать. И только Дымов поссорился с мальчиком, тогда он пришел к мальчику и говорит: «Бей меня, я тебя обидел».
Чехов говорит: вот человек для революции, но так как революции никогда не будет, то Дымов погибнет.
Чехов в это не поверил и поехал на Сахалин – нет ли там Дымова?
Горький писал Чехову: «Вы… убиваете реализм» – после вас все будет казаться «написанным не пером, а точно поленом».
Чехов, как Одиссей, едет в еще тогда не существующие страны.
Ведь все начинается с пустяка, нелепости, – кусок янтаря притягивает бумажку.
Велика сила удивления. Но тайна не разгадана и сегодня.
Мы часто говорим о том, что поэма Гоголя «Мертвые души» не имеет конца. Поэма разоблачительная.
«Жили-были» — книга, которую известный писатель В. Шкловский писал всю свою долгую литературную жизнь. Но это не просто и не только воспоминания. Кроме памяти мемуариста в книге присутствует живой ум современника, умеющего слушать поступь времени и схватывать его перемены. В книге есть вещи, написанные в двадцатые годы («ZOO или Письма не о любви»), перед войной (воспоминания о Маяковском), в самое последнее время («Жили-были» и другие мемуарные записи, которые печатались в шестидесятые годы в журнале «Знамя»). В. Шкловский рассказывает о людях, с которыми встречался, о среде, в которой был, — чаще всего это люди и среда искусства.
« Из радиоприемника раздался спокойный голос: -Профессор, я проверил ваш парашют. Старайтесь, управляя кривизной парашюта, спуститься ближе к дороге. Вы в этом тренировались? - Мало. Берегите приборы. Я помогу открыть люк. ».
Виктор Борисович Шкловский (1893–1984) — писатель, литературовед, критик, киносценарист, «предводитель формалистов» и «главный наладчик ОПОЯЗа», «enfant terrible русского формализма», яркий персонаж литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. Жизнь Шкловского была длинная, разнообразная и насыщенная. Такой получилась и эта книга. «Воскрешение слова» и «Искусство как прием», ставшие манифестом ОПОЯЗа; отрывки из биографической прозы «Третья фабрика» и «Жили-были»; фрагменты учебника литературного творчества для пролетариата «Техника писательского ремесла»; «Гамбургский счет» и мемуары «О Маяковском»; письма любимому внуку и многое другое САМОЕ ШКЛОВСКОЕ с точки зрения составителя книги Александры Берлиной.
Книга эта – первое наиболее полное собрание статей (1910 – 1930-х годов) В. Б. Шкловского (1893 – 1984), когда он очень активно занимался литературной критикой. В нее вошли работы из ни разу не переиздававшихся книг «Ход коня», «Удачи и поражения Максима Горького», «Пять человек знакомых», «Гамбургский счет», «Поиски оптимизма» и др., ряд неопубликованных статей. Работы эти дают широкую панораму литературной жизни тех лет, охватывают творчество М. Горького, А. Толстого, А. Белого. И Бабеля. Б. Пильняка, Вс. Иванова, M.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.