Энджелл, Перл и Маленький Божок - [133]

В понедельник он вместе с Фрэнсисом Хоуном и Симоном Порчугалом отправился осматривать землю, купленную в Суффолке. Сэр Фрэнсис горел желанием купить и другие небольшие владения поблизости, даже по их теперешним вздутым ценам, так как программа строительства оказалась шире той, что намечалась.

Возвращение домой было для Перл идеальным временным решением проблемы. Это даст ей возможность отдышаться, взглянуть на происшедшее со стороны, поразмыслить. И болезнь Рэйчел явилась идеальным предлогом — позволила ей вернуться домой без особых объяснений. С чувством величайшего облегчения она захлопнула дверь дома № 26 на Кадоган-Мьюз и отправилась в Селсдон.

Мистер Фридель принял ее радостно, с распростертыми объятиями, позволив на этот раз еврейской сердечности взять верх над сдержанностью, свойственной людям его новой родины. Перл легко вернулась к прежней жизни, поселилась в своей старой комнате.

Ей доставляло удовольствие покупать для них массу вещей, о которых прежде и думать не могла: филе, самые лучшие яйца и девонширское масло, персики и апельсины, свежие сливки, стилтон и рейнвейн для мистера Фриделя, новые футбольные бутсы для мальчиков. Выбросив из головы все другие мысли, она приятно проводила время: приехавшая погостить богатая тетушка — такой она воображала себя. Она проснулась как-то утром, и ей почудилось, что все события прошлого года, даже ее замужество, были вроде как сном и она никогда не покидала родного очага.

Поверить было нетрудно: сон был слишком безрадостным, но стоило потереть глаза, и ты пробуждалась. Она долго лежала, раздумывая обо всем. Несмотря на случившееся, несмотря на тяжелые разочарования, постигшие ее за этот год, огорчения и горький опыт, сможет ли она вернуться к прежней девической жизни?

Она оглядела комнату, в которой провела столько лет. Туалетный столик из полированного ореха с трельяжем, одна сторона которого не двигалась из-за сломанного шарнира. Комод, покрытый сверху стеклом, и высокий узкий шкаф с дверцей, такой узкий, что вешалки размещались в нем по диагонали. Два тонких уилтонских ковра, приобретенных мистером Фриделем на аукционе, и коричневый с рисунком линолеум, плетеный стул, который она сама покрасила в белый цвет и который снова нуждался в покраске. Ярко-розовое узорчатое покрывало на кровати, розовые в полоску занавески, пропускающие первые утренние лучи, лампа у кровати под пластиковым абажуром. В душе она всегда мечтала о чем-то другом, получше, и все же, живя тут, не замечала этого убожества. Теперь обстановка в доме казалась ей ужасной. Район серым и безликим, изолированным от центра жизни, а люди скучными провинциалами. Замужество с Уилфредом подняло ее выше этой среды. Ее возвращение домой — если ей когда-нибудь придется вернуться — было подобно тому, как если бы растение, привыкшее к простору сада, вдруг пересадили на тесную грядку.

Мальчики, вечером возвращавшиеся домой, раздражали ее, казались шумными и невоспитанными: никаких манер, то без всякого повода хихикают, то громко хохочут над пустяковыми шутками, говорят с напевным южно-лондонским акцентом. Джулия, сильно выросшая за год и ставшая бойкой девицей, перестала ей нравиться. Даже отец, казалось, переменился, словно как-то усох, стал менее внушительным. Но к нему она испытывала особую нежность. Несмотря на их прежние добрые отношения, она всегда немного пугалась этого важного, медлительного человека. Теперь она как бы уравнялась с ним и любила его больше прежнего. Не раз ей хотелось ему открыться, но она знала, что не найдет в нем понимания. Она сама себя не понимала. Будь ей присущ снобизм, — а принимая во внимание ее чувства, в этом приходилось признаться, — Маленький Божок был не тем человеком, которого можно было любить и тем более думать о замужестве с ним. И все же временами она его страстно желала, тосковала по его силе, необузданности, ей не хватало его мужского превосходства, даже его жестокости. Прошла целая вечность с тех пор, как они были вместе. Лишь дважды после смерти леди Воспер. Он переменился, переменился по отношению к ней. Порой ей казалось, что она просто не может без него жить.

Ее мучила эта нерешенная проблема. Любой выход казался ей неподходящим, один был не лучше другого.

Рэйчел, похудевшая и побледневшая, вышла наконец из больницы. Надо надеяться, думала Перл, что это только жировик. Она провела дома еще четыре дня, пока Рэйчел не вошла в обычную колею, а затем перед ней встал выбор: вернуться обратно на Кадоган-Мьюз либо объяснить семье, почему она не хочет возвращаться. Девять дней — тот предел, которому еще можно найти приличное объяснение.

Она вернулась, но сначала снова наведалась на квартиру к Годфри. Его там не оказалось. Лишь пыли прибавилось.

В доме на Кадоган-Мьюз, где все сияло чистотой и порядком, она застала за уборкой миссис Джемисон. Минут двадцать Перл бродила по комнатам, рассматривая картины и мебель, затем переоделась в новый костюм, купленный в начале года на распродаже, и вышла на улицу. Стояла мягкая для начала марта погода, леденящие ветры стихли, и бледный солнечный свет струился сквозь ветви высоких деревьев на Кадоган-Плейс, возвещая весну. Через неделю-две зацветут нарциссы.