Эндшпиль Маккабрея - [13]

— Пфу! — говорит он вздорно — а может, и «Фи!». — Уберите от меня эту гадость. У вас что, нет шартреза? И напрасно думаете, что вы меня пугаете: я обожаю, когда меня мутузят такие большие и волосатые дорогуши.

И он это доказывает на деле, и показывает им. Всех тошнит.

А у Мартленда инструкция — лишь вколотить в Фугаса страх божий и удостовериться, что эта фотографическая неприятность прекратится немедля. В приказе ему особо подчеркнули: не напирать, — и ничего особо возмутительного не рассказали, но по природе своей, а также из привычки, развившейся за долгое время, Мартленд любопытен; кроме того, у него выработался довольно нездоровый ужас перед гомиками. И он решает добраться до самых глубин этой загадки (возможно, не самое удачное тут выражение) и вынудить Фугаса Рассказать Всё.

— Очень хорошо, — мрачно говорит он. — От вот этого вам станет больно по-настоящему.

— Вы всё обещаете, — жеманится Фугас.

Поэтому на сей раз его обрабатывают так, что боль добивает до самого основания диафрагмы, — такой даже Фугас вряд ли способен насладиться. Придя в сознание, он очень сердит, но также испуган, что утратит свою привлекательность, а потому рассказывает Мартленду, что в лице достопочтенного Чарли Маккабрея у него имеется очень мощная страховка, и лучше бы им поостеречься, так что вот. После чего накрепко затыкается, и Мартленд, теперь уже в ярости, обрабатывает его еще разок: до того момента подобная обработка резервировалась исключительно для китайских «кротов». Ко всеобщему смятению, Фугас падает замертво. Сердчишко дохленькое, понимаете.

Ну что, на войне, как говорится, и похуже бывает, да и Фугас вообще-то никому на самом деле не нравился, кроме, наверное, пары-другой гвардейцев из Челсийских бараков, но Мартленд — не тот человек, который ценит милости, не означенные в договоре. Всё это дело оставляет в нём осадок совершеннейшей неудовлетворенности, и в особенности — потому, что он до сих пор не разобрался, что же всё это значит.

Стало быть, судите сами о его досаде, когда Одноклассник вызванивает его в нешуточной тревоге и просит прибыть к нему немедленно и привезти с собой несчастного Фугаса. Мартленд отвечает: да, разумеется, буду у вас через несколько минут, вот только э-э трудновато будет доставить мистера э-э Глоуга в данный момент. По приезде ему показывают — в совершенной потере рассудка — крайне тревожное письмо. Даже Мартленд, чей вкус несёт на себе несколько пятнышек, пугается бумаги, на которой оно написано: имитация пергамента с краями сколь неровными, столь и позолоченными, на верху страницы — богато вытисненный липовый герб, а внизу — многокрасочный вид заката в пустыне. Адрес, выписанный древнеанглийскими буквицами: «Rancho de los Siete Dolores de la Virgen, штат Нью-Мексико». Короче говоря, письмо — от моего очень доброго клиента Милтона Крампфа.

И в нём говорится — заметьте, сам я это послание и в глаза не видел, предлагаю вам лишь парафраз Мартлендова отчёта, — что мистер Крампф буквально преклоняется перед выдающимся Одноклассником и желает основать клуб его поклонников (!) с тем, чтобы распространять малоизвестные биографические материалы о вышеупомянутом Однокласснике среди сенаторов, конгрессменов, британских парламентариев и «Пари-Матч». (Этот последний — согласитесь, ужас.) Далее оно гласит, что на автора сего вышел некий мистер Тубус Глотк: он готов поучаствовать в начинании иллюстрированными воспоминаниями о «ваших взаимных школьных деньках в Кембридже». Кроме того, он рассуждает, как бы им троим где-нибудь встретиться и посмотреть, не получится ли придумать что-нибудь к их взаимной выгоде. Иными словами, «клубничка». Застенчивая и неуклюжая — быть может, но все всяких сомнений — она. (Таким образом, к сему моменту уже два члена труппы съехали с катушек, и лишь я один остался здравым и ответственным. Мне кажется.)

Мартленд сделал в своей повести паузу, и я не стал его торопить: ибо это очень плохие новости — если миллионер сходит с ума, страдают люди беднее его. Я так озаботился, что, не подумав, дал Мартленду выпить. Роковая ошибка — ему полагалось нервничать и дальше. А так, стоило ему насосаться старым знакомым соком, он преисполнился было самоуверенности, и фигура его снова приняла обычную, раздражающе помпезную осанку. Как же его, надо полагать, презирали собратья по офицерскому корпусу, наблюдая, как он угрозами и лизанием задниц всползает по ступеням карьерной лестницы. Но вместе с тем, не следовало забывать, что он опасен — и гораздо умнее, нежели выглядит или говорит.

— Мартленд, — сказал я через некоторое время, — вы сказали, что ваши наймиты выследили меня сегодня утром до Спинозы?

— Именно. — Бодро, чересчур бодро. Он явно снова ощутил в себе силы.

— Джок, мистер Мартленд рассказывает мне выдумки. Шлепни его, пожалуйста.

Джок продрейфовал из сумрака, нежно освободил Мартленда от бремени стакана, склонился и милостиво уставился ему в лицо. Мартленд вытаращился на него в ответ, широко распахнув глаза и даже слегка приоткрыв рот. Это ошибка — открытый рот. Огромная лапа Джока описала в воздухе полукруг и хлопнула Мартленда по щеке, отдавшись звонким эхом выстрела.