— А, соломенную шляпу? Нѣтъ, благодарю покорно. Какъ ты полагаешь, много ли дадутъ въ это время года за соломенную шляпу?
— Нѣтъ, нѣтъ, ни за что!
Пауза.
Кьюслингъ повторяетъ свою просьбу.
— Никогда въ жизни я не слыхалъ ничего подобнаго! — кричитъ Ёнъ Тру. — Можетъ быть, ты желалъ бы видѣть меня идущимъ въ это время года по улицѣ въ соломенной шляпѣ?
Я попрежнему не говорю ни слова, потому что я сытъ и сижу такъ уютно. Но у меня въ головѣ мелькаетъ мысль: что, если бы пришить къ этой соломенной шляпѣ наушники? И я начинаю думать о красныхъ фланелевыхъ наушникахъ, потому что незадолго до этого я мечталъ о теплыхъ, очень теплыхъ фланелевыхъ рубашкахъ.
А тѣ двое продолжаютъ спорить о цилиндрѣ.
— Если на то ужъ пошло, то вѣдь ты сидишь въ новешенъкихъ калошахъ, — говоритъ Ёнъ Тру, — почему же ты ихъ не заложишь?
Вмѣсто отвѣта Кьюслингъ сбрасываетъ одну калошу и поднимаетъ кверху ногу. Сапогъ его — сплошная зіяющая дыра, и мы всѣ трое чувствуемъ ужасъ подобнаго положенія.
— Ну что, находишь ли ты, что я могу обойтись безъ калошъ? — спрашиваетъ онъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, но скажи, Бога ради, мнѣ-то что за дѣло до всего этого?
Кьюслингъ встаетъ и протягиваетъ руку къ цилиндру. Все это дѣло одной секунды, но Ёнъ все же успѣваетъ предупредить его: онъ схватываетъ цилиндръ и крѣпко держитъ его на далекомъ разстояніи отъ себя, чтобы какъ-нибудь не помять.
— Встань же, — кричитъ мнѣ Кьюслингъ, — чортъ возьми, да отними же у него цилиндръ!
Я поднимаюсь съ мѣста, но Ёнъ грозно произноситъ:
— Говорю вамъ, не подходите, вы испортите мой цилиндръ!
Но ему все же пришлось отдать его. Намъ не стоило ни малѣйшаго труда осилить его. Практическій инстинктъ крестьянина подсказалъ ему, что цилиндръ утратитъ всякую цѣнность какъ для насъ, такъ и для него, если будетъ помятъ, а поэтому онъ предоставилъ его намъ. И Кьюслингъ рѣшилъ его заложить и на вырученныя деньги купить чего-нибудь съѣстного. Только бы ссудныя кассы не были закрыты. Выходя изъ комнаты, онъ все еще продолжаль бормотать обижеинымъ тономъ:
— Ну, видана ли подобная свинья! У меня, можно сказать, деньги уже на почтѣ лежатъ, а онъ все же не хочетъ мнѣ…
— Самъ свинья, — передразнилъ его Ёнъ. Затѣмъ открылъ дверь и крикнулъ ему вслѣдъ:
— Смотри ты у меня, не потеряй квитанцію!
Ёнъ Тру былъ страшно взбѣшенъ. Собственно говоря, онъ намѣренъ сейчасъ же уйти, — говоритъ онъ мнѣ.
Но тутъ ему приходитъ въ голову, что онъ также имѣетъ право принять участіе въ ужинѣ и, такимъ образомъ, но мѣрѣ возможности, попользоваться вырученными за его цилиндръ деньгами. Онъ присѣлъ на кровати и принялся высчитывать, сколько могутъ дать за цилиндръ. При этомъ къ нему вернулось его обычное спокойствіе, гнѣвъ исчезъ, и онъ даже обратился ко мнѣ съ вопросомъ, какъ я думаю, дадутъ ли подъ цилиндръ пять кронъ! Я опять удобно сидѣлъ на полу, прислонясь спиной къ стѣнѣ,- еще немного, и я бы заснулъ.
Но Ёнъ сталъ тревожиться. Почему Кьюслингъ не идетъ, куда это онъ запропастился? Не сбѣжалъ же онъ съ деньгами! Ёнъ открылъ свое оконце и, не обращая вниманія на морозъ, высунулъ голову, чтобы посмотрѣть, не видать ли Кьюслинга. — Хорошо, если онъ будетъ такъ догадливъ и принесетъ немного чайной колбасы…
Наконецъ, Кьюслингъ вернулся. Нѣтъ, онъ не принесъ колбасы. Ему дали всего двѣ кроны, и онъ всѣ израсходовалъ на коньякъ. И Кьюслингъ съ шумомъ поставилъ бутылку на полъ.
— Нечего сказать, хорошій сортъ цилиндровъ ты носишь! — ворчалъ онъ. — Хе-хе, вотъ такъ цилиндръ, — двѣ кроны!
— А гдѣ у тебя квитанція? — крикнулъ снова взбѣшенный Ёнъ.
Получивъ квитанцію, онъ зажетъ свѣчу и сталъ подозрительно разглядывать, не выдали ли Кьюслингу больше денегъ, чѣмъ онъ сказалъ.
Минуту спустя мы всѣ подошли къ столу и пропустили по рюмкѣ. Я пилъ съ большой жадностью. Ёнъ также много пилъ, — казалось, онъ основательно хотѣлъ попользоваться своей частью. Только Кьюслингъ пилъ очень осторожно, каждый разъ наполняя свою рюмку только до половины.
— Просто безсовѣстно, до чего вы наливаетесь! — сказалъ онъ.
Коньякъ сильно оживилъ и пріободрилъ меня. Я не захотѣлъ пропустить этого замѣчанія безъ возраженія, я чувствовалъ себя сильнымъ и энергичнымъ и отвѣтилъ:
— Завидно тебѣ, что ли? Ты слышишь, мы не должны такъ безсовѣстно наливаться!..
Кьюслингъ взглянулъ на меня.
— Что съ тобой? — спросилъ онъ съ удивленіемъ.
Ёнъ становился все веселѣе. Онъ выпилъ еще рюмку въ знакъ того, что коньякъ принадлежитъ, собственно, ему. Онъ дѣлался все развязнѣе и, наконецъ, просто сталъ ликовать. Еще черезъ минуту онъ снова затѣялъ разговоръ о чайной колбасѣ. Кьюслингъ наполнилъ мою рюмку и принесъ ее мнѣ, такъ какъ я снова сѣлъ на полъ, но я не взялъ ея.
— Не обидѣлся же ты въ самомъ дѣлѣ? — сказалъ Кьюслингъ и внимательно поглядѣлъ на меня. Я отвѣтилъ, что напрасно онъ такъ заботится обо мнѣ,- я-то ужъ ни въ какомъ случаѣ не стану пить его коньякъ. И если онъ ничего не имѣетъ противъ этого, то я, такъ и быть, останусь сидѣть тамъ, гдѣ сижу. Но могу и уйти.
Пауза.
Кьюслингъ продолжалъ смотрѣть на меня съ изумленіемъ.
— Будь ты въ здравомъ умѣ, я закатилъ бы тебѣ хорошую затрещину, но ты, бѣдняга, теперь невмѣняемъ! — произнесъ онъ и отошелъ отъ меня.
