Эмили и поэтическое совершенство - [4]

Эмили вовсе не собиралась конфликтовать с ним, и ей хотелось вернуть его и извиниться. Но даже под угрозой смерти она не смогла бы сделать этого. Замена Теннисона на "Тандерберд" ожесточила ее гораздо сильнее, чем она думала.

Она провела тяжелое утро, с безнадежностью наблюдая за оформителями, когда те явились обновлять зал. Постепенно пастельные стены обрели более яркие оттенки, а узкие вытянутые в высоту окна скрылись за подъемными хромированными жалюзи. Система рассеянного света была убрана, а вместо этого к потолку были подвешены яркие лампы дневного света; паркетный пол был безжалостно покрыт синтетической плиткой. К середине дня зал обрел некоторые черты гигантского туалета. Чего еще не хватало, как подумалось Эмили, так это выстроенных в ряд хромированных унитазов.

Ей захотелось узнать, достаточно ли удобно поэтам в их упаковках, и поэтому после ленча она поднялась по ступеням в верхнее хранилище, чтобы выяснить это. Но на большом пыльном чердаке не оказалось никаких упакованных поэтов; она не нашла ничего, чего бы там не было раньше: лишь одни устаревшие реликвии, скопившиеся за долгие годы. Тут в голову ее закралось подозрение. Она торопливо сбежала по ступеням вновь в помещение музея и разыскала мистера Брендона.

- Так где же поэты? - требовательно спросила она, застав его дающим указания по расположению очередного автомобиля.

Вина мистера Брендона столь же явно проступала на его лице, как ржавое пятно на хромированном бампере, перед которым он стоял.

- В самом деле, мисс Мередит, - начал он, - не кажется ли вам, что вы несколько не...

- Где они? - повторила Эмили.

- Мы... мы поместили их в подвал. - Лицо мистера Брендона было почти таким же красным, как кроваво-красный цвет автомобильного крыла, которое он только что разглядывал.

- Почему?

- Послушайте, мисс Мередит, вы занимаете неправильную позицию по отношению к происходящему. Вы...

- Почему вы поместили их в подвал?

- Боюсь, что в наших планах появились некоторые изменения. - Казалось, что мистер Брендон был полностью поглощен созерцанием рисунка синтетической плитки у собственных ног. - Учитывая тот факт, что общая апатия публики к поэтическому вероятнее всего будет очень долгой, и принимая во внимание, что сегодняшнее новое оформление зала опустошает наши финансы гораздо больше, чем мы ожидали, мы...

- Вы собираетесь продать их на лом! - Лицо Эмили побелело. Слезы ярости сливающимися ручьями побежали по ее щекам. - Я вас ненавижу! - закричала она. - Я ненавижу вас и ненавижу дирекцию. Вы все как вороны. Если вдруг что-то блеснет, вы тут же хватаете это и прячете в своем старом музейном гнезде, выбрасывая при этом все по-настоящему хорошие вещи, чтобы освободить место. Я ненавижу вас, ненавижу, ненавижу!

- Ну пожалуйста, мисс Мередит, попытайтесь быть реалистом... - Мистер Брендон запнулся, когда обнаружил, что разговаривает с пустым местом. Все, что осталось от Эмили, так это шквал быстрых шагов и четкие контуры платья далеко за рядом машин. И мистер Брендон пожал плечами. Но это движение было вполне осознанным, а отнюдь не случайным. Он продолжал думать о том времени, когда, много лет назад, худая девушка с большими, почти безумными глазами и застенчивой улыбкой подошла к нему в зале Электрических Устройств и спросила его о работе. А он подумал о том, как он был расчетлив, только теперь слово "расчетлив" казалось ему не вполне уместным, в том, что сделал ее помощником куратора, чья должность была по сути лишь пустым названием, так что ее никто не захотел бы занять из-за того, что разряд ее был ниже средней заработной платы, и в том, что навязал ей зал Поэтов, с тем чтобы сам мог проводить свое время в более приятном окружении. И еще он припомнил необъяснимую перемену, произошедшую с ней в последующие годы, как безумное выражение постепенно улетучилось из ее глаз, как убыстрился ее шаг, как начала светлеть ее улыбка, особенно поутру.

В ярости мистер Брендон пожал плечами еще раз. Казалось, что плечи его налились свинцом.

Поэты были свалены в самом неприглядном углу. Полуденный солнечный свет, проникавший в подвал через расположенное высоко под потолком окошко, дополнительной бледностью ложился на их лица. Эмили разрыдалась, увидев их.

Прошло некоторое время, прежде чем она отыскала и высвободила Альфреда. Она водрузила его на выброшенное сюда за ненадобностью кресло двадцатого века и уселась в другое прямо напротив него. Глаза андроида почти вопросительно смотрели на нее.

- "Пантеон Локсли", - сказала она.

Друзья, прямо здесь, пока брезжит рассвет,

Ненадолго меня положите,

Здесь оставьте меня,

Буду нужен же я,

В рог охотничий тут же трубите.

Когда он закончил декламировать "Пантеон Локсли", Эмили сказала: "Смерть Артура", а когда "Смерть Артура" была закончена, она сказала: "Лотофаг". И все время, пока он читал, ее разум был раздвоенным. Одна часть вбирала в себя поэзию, а другая была наполнена раздумьями о тяжелой судьбе поэтов.

Не раньше, чем на половине "Мод", Эмили начала осознавать течение времени. Вздрогнув, она поняла, что больше не в состоянии видеть лицо Альберта, и, бросив взгляд вверх, на окно, увидела, что оно посерело от сумерек. Встревоженная, она вскочила на ноги и направилась к лестнице, ведущей из подвала. Отыскав в темноте выключатель, поднялась по ступеням на первый этаж, оставив Альберта наедине с "Мод". Музей был погружен в темноту, за исключением ночного освещения в фойе.