Эмблема с секретом - [8]

Не услышал. Официант сдержанно извинился, убрал осколки и заменил скатерть. И тут же принес новый бокал.

– Простите, вы не могли бы вернуть наш мяч? – услышал я мелодичный голосок.

Внизу стояла, мило улыбаясь, брюнетка с собранными в пучок волосами, выгодно контрастирующими с узким белым бикини. Точеные, безупречной формы ноги, покрытые ровным загаром, изящные ступни, розовый педикюр – я еще во время игры обратил на нее внимание. Весьма привлекательна и полностью в моем вкусе. На лице юной волейболистки не было и тени раскаяния или хотя бы смущения. Как и на лицах ее подруг, стоявших позади в позах боттичеллевских граций.

– Мяч, вы не могли бы его бросить? – напомнила девушка и сделала руками подбрасывающий жест, решив, видно, что иностранец не понимает, чего она хочет. – Если вам не трудно, конечно!

– Конечно, нетрудно! – ответил я с интеллигентнейшим парижским выговором. – Но, может, вы не откажетесь составить мне компанию и пропустите со мной по стаканчику вина?

Волейболистки переглянулись, окинули меня оценивающим взглядом. Как я понял, обозначая их по цвету купальников, «белая» и «желто-оранжевая» были очень даже не прочь. «Синяя» в общем-то тоже. Но «зеленая в горошек» – кстати, наименее симпатичная из всех – отрицательно покачала головой и вполголоса произнесла что-то вроде: «Да он старый, вы не видите, что ли?» Любопытное подтверждение моей теории о том, что некрасивые женщины чаще всего оказываются вдобавок еще и глупыми. Я считаю, что для своих сорока двух лет сохранился очень даже неплохо, а единственное, что может меня старить, так это груз опыта и интеллекта который в отличие от возраста, скрыть очень трудно.

– Спасибо, лучше в другой раз! – озвучила общее решение девушка в белом бикини. На ее худощавом лице впервые появилось чувство сожаления, что меня позабавило. – Мы хотим закончить нашу игру, месье!

Что ж. Я наклонился и достал мяч из-под стола. Затем извлек гелевую ручку и написал на нем по-французски: «Точный удар, который попал в сердце. Самым очаровательным волейболисткам Ниццы от Зигфрида Майера, 6 августа 2011 года». И поставил размашистую роспись. Немного старомодно, согласен. Изображать из себя рэпера, изрекающего пошлости и почесывающего промежность, как-то не было настроения.

Я бросил мяч девушкам, получив взамен букет очаровательных улыбок. Только улыбок. С творчеством писателя по фамилии Майер девушки, очевидно, не были знакомы. Но меня почему-то не покидала уверенность, что познакомиться они еще успеют… По крайней мере, обладательница безупречных ног и белого бикини.

Игра продолжилась. Я еще какое-то время любовался стройными телами и грациозными движениями, пока не услышал далекий звон колоколов. Шесть часов – в церкви Святого Николая начиналась вечерняя служба.

Я покинул Английскую набережную и направился к отелю, заложив небольшой крюк через улицы Данте и Бюффа. После двух бокалов розового разыгрался нешуточный аппетит, пора подумать об ужине. Но у меня еще были дела. Я неспешно проследовал вдоль огромных витрин «Золотого квартала», время от времени останавливаясь и рассматривая какой-нибудь костюм за три тысячи евро, а заодно и отражающуюся в стеклах толпу. Мной в этом городе пока что никто не интересовался. Очень хорошо.

На пересечении с Риволи я нашел телефонную будку, укрытую за цветочными лотками. Ровно в шесть тридцать по местному времени я вставил карточку в аппарат и набрал парижский номер. После серии гудков раздался записанный на автоответчик мужской голос: «Хозяев нет дома. Перезвоните позже, пожалуйста».

Теперь я мог со спокойным сердцем отправиться в отель и от мыслей об ужине перейти к самому процессу. Место предстоящего действа было совершенно очевидным. Жить в «Негреско» и есть где-нибудь на стороне – нонсенс. Напротив, я знаю людей, которые за сотни и даже тысячи километров приезжают в Ниццу только для того, чтобы пообедать в одном из ресторанов при отеле, – неважно, «Шантеклер» это или «Ротонда». Лично я предпочитаю «Шантеклер». Здесь обеденное меню не напоминает строфы эпических поэм, а шеф-повар не изображает из себя верховного шамана. Простая изысканная кухня – что еще нужно?

Я заказал закусочный торт со шпинатом и анчоусами, сладкую телятину с трюфелями, лягушачьи окорочка с васаби, зеленый салат и сырную доску, к которой мне подали великолепный «Шато Пальмер» 1961 года.

Старые дубовые панели, красный шелк скатертей, серебряные приборы, мягкий золотистый полумрак, отменная еда и бокал доброго вина в руке, чуть слышная музыка… Я не скрываю своих недостатков, по крайней мере очевидных. Да, я чревоугодник и сноб. Некоторые мои коллеги, а иногда и начальники, говорят, что сибаритство и донжуанство когда-нибудь доведут меня до беды. Наверное, они правы. Как бывают правы люди, никогда в жизни не пробовавшие перигорские трюфели и не любившие прекрасных женщин в королевских альковах… Ведь довести до беды могут и куда менее приятные вещи: например, предательство напарника, халатность связника, непрофессионализм курирующего офицера Центра, да мало что еще! А главное – сам род деятельности, вся наша жизнь очень даже способны «довести до беды». Так что – не работать и не жить? Примерно так я и отвечаю, но держат меня не потому, что я владею непревзойденной логикой Сократа и красноречием Цицерона, а потому, что я умею давать результат. А следовательно, надо терпеть и мое чревоугодие, и снобизм, и даже это… как его… донжуанство! Тем более что признаваемые недостатки говорят, во-первых, об искренности, а во-вторых, о самокритичности. И эти качества отражаются в характеристиках. Таким образом, недостатки плавно перетекают в достоинства.