Эмансипированные женщины - [319]

— Пан доктор, — сказала он, — я полагаю, мое имя вам известно…

— Да, да! Вы и ваша сестра были добрыми друзьями Мадзи. Знаю, знаю!

Он обнял Сольского, а тот поцеловал старика в плечо и с волнением произнес:

— Позвольте мне просить руки вашей дочери, панны Магдалены…

— Да разве она теперь моя! — ответил доктор.

— Та-та-та! — передразнил его майор и, еще раз поцеловав Сольского в голову, объявил:

— Все ясно! Отдаем тебе Мадзю, только забери ее у монашек. Скажу тебе, Сольский, — продолжал старик, размахивая рукой под носом у пана Стефана, — если она сделает хорошую партию, — ты ведь, как я слышал, богач, — то ты сделаешь в тысячу раз лучше. Разрази меня гром, если во всем мире сыщется еще одна такая милая и благородная девушка!

Старик так орал, что даже охрип.

— Мы и хотели, — начал Дембицкий, — посоветоваться с вами, как вырвать из рук монахинь панну Магдалену…

— Полноте! — сказал доктор. — Ее ведь там насильно не держат.

— Э, что тут советоваться? — прервал его майор. — Ты, Сольский, не слушай ни отца, ни этого другого тюфяка, пана Дембицкого. Если в твоих жилах течет кровь деда, выйди во двор, когда уткам дают есть, и посмотри на селезня. Что делает влюбленный селезень? Думаешь, вздыхает или с кем-нибудь советуется? Как бы не так! Он сначала съест свою порцию и порцию возлюбленной, а потом без всяких мадригалов — хвать барышню за хохолок и тащит ее к чиновнику, который сидит на записи актов гражданского состояния. Такой был у нас обычай, добрый обычай! А начни только с бабой разводить церемонии, — хлопот не оберешься!

Было решено, что еще сегодня доктор Бжеский, майор и Дембицкий отправятся к Мадзе, чтобы сообщить ей о том, что Сольский делает ей предложение.

— Одна глупость эти предложения, — ворчал майор. — Покуда я молчал, мне везло в любви, но стоило только сказать комплимент или предложить руку и сердце, как мне сразу показывали на дверь. Да разве бабы умеют разговаривать? Разве они понимают человеческую речь!

Около двух часов дня Сольский попрощался со стариками, а через некоторое время доктор, Дембицкий и майор тоже вышли из гостиницы и медленно побрели в сторону Тамки, поминутно останавливаясь и озирая окрестности. Майор рассказывал, какой была Варшава в его время, какие дома снесены или перестроены, где были гауптвахты, а где — кофейни. Старики то и дело останавливались у витрин, которые ужасно сердили майора.

— Тот купец, — говорил он, — у которого в окно можно увидеть всю его лавку, похож на больного с вечно разинутым ртом. И чего бы это я перед каждым дураком карманы выворачивал и свое богатство показывал, разве я украл его?

Не прошло и часа, как они добрались до монастыря и попросили вызвать в приемную мать Аполлонию.

Майор шагнул навстречу седой монахине и заявил ей, что Мадзя не останется в монастыре, потому что ей сделал предложение пан Стефан Сольский, внук генерала пехотной бригады.

— Конечно, было бы лучше всего, если бы Мадзя вышла замуж, — ответила мать Аполлония, — но об этом вы уж сами с ней поговорите.

Послали за Мадзей. Она появилась через несколько минут, исхудавшая, в черном платье и белом чепце.

Увидев ее, Дембицкий решил молчать; но майор не растерялся.

— Ну и вид у тебя, милочка! — сказал он. — Прямо огородное пугало. Но не в этом дело. Пан Сольский, — слушай внимательно! — внук моего генерала, просит твоей руки. Мы все согласны.

Мадзя покраснела, потом побледнела. Минуту она помолчала, а затем, прижав руку к сердцу, тихо произнесла:

— Я не пойду замуж.

— Да ты подумай, — перебил ее майор, — ведь твоей руки сам Сольский просит. Внук моего гене…

— Я не могу выйти замуж.

— Проклятие!.. — вскричал майор, свирепо глядя на мать Аполлонию. — Почему ты не можешь выйти замуж?

Мадзя молчала.

— Вижу, — побагровел старик, — девчонку здесь не только свободы лишили, но и язык велят ей держать на привязи. Не откажите в любезности, сударыня, — обратился он к монахине, — сотворите чудо: пусть она объяснит нам, что заставило ее принять такое решение.

— Дитя мое, — сказала мать Аполлония, — объясни же, почему ты не хочешь выйти замуж.

Мадзя посмотрела на мать Аполлонию умоляющим взглядом, но старушка опустила глаза.

— Я непременно должна это сделать? — спросила Мадзя.

— Да.

— Я не могу выйти замуж… — начала Мадзя дрожащим и беззвучным голосом, — я не могу выйти замуж, потому что…

— Ну, почему же? — спросил майор.

— Потому что я принадлежала другому, — закончила Мадзя.

Дембицкий начал искать свою шляпу, доктор устремил на дочь печальный взор, мать Аполлония не поднимала глаз. Только майор не потерял присутствия духа.

— Что это значит: принадлежала другому? Скажи, теперь уж таиться нечего.

— Один знакомый… — заплакала Мадзя, — один знакомый целовал меня!..

Она закрыла лицо руками и отвернулась от своих судей.

— Сколько раз это было? — спросила мать Аполлония.

— Один раз, но… очень долго…

— Как долго?

— Минут пять… а может, десять…

— Не может этого быть, — пробормотал Дембицкий. — Столько времени не дышать…

— Эх, и глупенькая же ты, девочка! — вздохнул майор. — Чтобы у пана Сольского был еще один повод ревновать тебя, дай-ка я…

Он обнял Мадзю и поцеловал в обе щечки, мокрые от слез.