Эмансипированные женщины - [318]

— Парадокс! — перебил его Сольский.

— Отнюдь не парадокс, а повседневное явление. Посмотрите вокруг: кто играет главные роли, наживает состояния и пользуется успехом? В девяноста случаях из ста — не выдающиеся люди, а те же посредственности, разве только немного поумней. И это естественно: даже слепой может оценить предмет, который выше его на несколько дюймов, но он никогда не определит высоту горы, хоть заведи его на самую вершину.

— Мне кажется, вы не правы, — заметила Ада.

— Тогда возьмите, сударыня, историю. Мы читаем уже прокомментированные произведения гениев или пользуемся их трудами и совершенно убеждены, что нет ничего легче, как оценить гения. А кто из них был понят сразу? Филантропов подвергали пыткам или осмеянию; изобретателей называли сумасшедшими, а реформаторов — еретиками. Даю голову на отсечение, что при соперничестве двух человек в какой-нибудь интеллектуальной области посредственность сразу же встретит восторженный прием и толпа наградит ее аплодисментами, а гений прежде всего вызовет у зрителей смятение. И только последующие поколения обнаружат, что первый преспокойно шел по проторенной дороге, тогда как второй создавал новые миры. Знавал я одного математика, чьи формулы охватывали все, чуть ли не со времен сотворения мира; но он так и не сумел добиться должности с жалованьем выше тысячи рублей, в то время как его товарищи, бухгалтера, получали по несколько тысяч. Видал я и естествоиспытателя, который делал открытия в совершенно новой области, а противники упрекали его в том, что он не знает, сколько у собаки зубов и какие они. Наконец, возьмем наших дам, которых все мы знаем. Красавица панна Норская достигла богатства, сумасбродка панна Говард нашла мужа, Маня Левинская, святая простота, выйдет замуж и создаст семейное благополучие; и все будут пользоваться в обществе уважением. Только панна Бжеская, затравленная сплетниками, вынуждена в монастыре искать спасения от клеветы. Горе орлу в зверинце, привольно гусю в клетке!

— Я знаю, что делать! — неожиданно произнес Сольский и щелкнул пальцами.

— Ах, как хорошо! — воскликнула Ада, глубоко верившая в практические способности брата.

— Где остановился доктор Бжеский? — спросил Стефан. — Завтра же мы отправимся к нему, и вы нас познакомите.

— Живут они на Деканке; по мнению майора, это самая приличная гостиница в Варшаве, — ответил Дембицкий. — Но если вы думаете что-нибудь предпринять, то рассчитывайте на помощь не Бжеского, а майора. Энергичный старик, к тому же он хорошо знал вашего деда.

— Неужели?

На этом разговор оборвался, и все разошлись. Но в комнате Сольского свет горел до трех часов ночи.

В полдень Сольский, сопровождаемый Дембицким, постучал в дверь номера гостиницы на Деканке. Открыл им седой старик с усами торчком и бакенбардами. В зубах у него была огромная трубка.

В глубине комнаты сидел у окна еще какой-то человек; когда гости вошли, он даже не повернул головы.

Увидев Стефана, старик с трубкой заслонил рукой глаза, как козырьком, и, присмотревшись, воскликнул:

— Эге-ге! Да кто же это? Уж не Сольский ли?..

— Сольский, — ответил пан Стефан.

— Господи Иисусе! — вскричал неукротимый старик. — Да этот хлопец как две капли воды похож на своего деда. А ну-ка поди сюда!

Он оглядел пана Стефана, поцеловал его в лоб.

— А знаешь ли ты, — воскликнул он, — что твой дед, Стефан, командовал нашей бригадой? Вот это был вояка! В огонь и воду готов был лететь за знаменем и — за юбкой! Черт подери, неужели и ты в него уродился!

Пан Дембицкий представил пана Стефана Бжескому, который, сгорбившись, неподвижно сидел на стуле.

— Так вы только вчера вернулись из-за границы? — спросил доктор. — У меня там сын умер…

— Ну, будет вам о сыне толковать! — воскликнул майор. — Не надо было на свет производить, вот и не потеряли бы!

— Легко вам шутить, у вас нет детей, — вздохнул доктор.

— Как это нет!.. — вскипел майор. — Да я больше вашего страдаю! Ведь мало того, что я не знаю, который из них умер, я даже не знаю, как его звали. Сын, сын, сын! И мы умрем, а ведь тоже сыновья. Не лягушки, не с неба свалились во время дождя.

— Двадцать семь лет ему было, — монотонно говорил доктор. — Зарабатывал на жизнь себе, да и нам, и вот умер! Не знали мы, что с ним, ждали письма из Москвы, а тут телеграмма из Вены… Такая ужасная смерть!

— Особенно для вас! — прервал его майор. — Мало вы сами народу на тот свет отправили?

Сольский с укором посмотрел на майора.

— Не нравится? — сказал старик, заметив укоризненный взгляд пана Стефана. — Эх, милок, да если бы я помоями его не обливал, так завтра ему пришлось бы лить на голову холодную воду. Что это он как сыч сидит и все думает? Пусть бы ругался, плакал, молился, — я бы ему помогал! А будет вот так сидеть и думать, так до тех пор буду издеваться над ним и бранить, пока глаза у него на лоб не вылезут.

Доктор действительно поднял голову и посмотрел на гостей уже не таким апатичным взглядом.

— А тут еще, — заговорил он, — дочь хочет уйти в монастырь. Вот уж действительно, беда одна не ходит.

— Мы как раз и пришли по этому делу… — начал Дембицкий.

Сольский поднялся со стула.