Элвис Пресли: Реванш Юга - [33]

Пластинки позволяли открыть для себя певца, интригующего своими неоднозначными культурными запросами, но каким бы непривычным ни был оттенок записей «Сан», им недоставало изображения: его яркая одежда, подведенные черным глаза, неприкрыто эротичные позы, ласкающая мощь голоса, ранимость… Какой разительный контраст с китчевым простодушием певцов кантри, деревенским мачизмом и статичным поведением на сцене, которое можно было наблюдать в тех же краях в то время, когда юмор был единственной разрешенной формой дерзости. Приобщая публику к чувственности негритянской музыки, светской и религиозной, Элвис нарушил двойное табу расовой и сексуальной благопристойности.

Чтобы эта формула заработала в полную силу, облик и музыку Элвиса Пресли нужно было явить всей Америке, а на такое чудо не были способны ни «Сан Рекордз», ни самая широкая молва. Именно на этом этапе на сцену вышел второй после Сэма Филлипса режиссер профессионального успеха Пресли — полковник Паркер.

Если Филлипс символизирует собой его творческий дебют, Паркер олицетворяет собой расцвет его карьеры: он сумел свести воедино изображение и звук, опираясь на телевидение, кино и пластинки. В то же время Паркер старался создать настоящего кумира публики, проворачивая невероятные коммерческие предприятия, основанные на манипулировании и плутнях, выходящих за рамки понимания. Но прежде чем создать миф Элвиса Пресли, этот мастер обмана выдумал самого себя, поскольку полковник Том Паркер никогда не был ни полковником, ни Томом, ни даже Паркером.

Скончавшись в 1997 году, Паркер замкнул круг жизни, парадоксальным образом бывшей одновременно тайной и публичной, начатой в бедности и закончившейся в горечи, после долгого славного периода, когда этот циничный, грубый и расчетливый человек сам превратился в звезду шоу-бизнеса. Полковник — превосходный пример того, какая ничтожная судьба ждала всех, с кем соприкасался Элвис, он стал Мидасом, погибшим от нелепости собственных махинаций. В разгар своих разборок с наследниками Пресли, чтобы вывернуться из лап правосудия путем последнего фокуса, превратившего его в апатрида, недоступного для Фемиды, Паркер был вынужден отречься от мнимых южных корней и признаться в своем гораздо более далеком происхождении.

Это захотел доказать голландский журналист Дирк Велленга, проследив его жизненный путь вплоть до Бреды на севере Брабанта, где Паркер появился на свет 26 июня 1909 года под именем Андреаса ван Кейка. Пятый ребенок из одиннадцати, из которых двое умерли в младенчестве, он был сыном бывшего военного, ставшего конюхом в городской извозчицкой конторе. Неспокойный ребенок, подверженный, как и Элвис, острым приступам сомнамбулизма, Паркер ван Кейк унаследовал от предков по материнской линии, торговавших вразнос безделушками на ярмарках и рынках Фландрии, страсть к бродяжничеству, усиленную всепоглощающей страстью к миру ярмарочных балаганов и бродячих цирков. Эта двойная склонность к коммерции и зрелищам проявилась очень рано, его родные сохранили воспоминание о том дне, когда, воспользовавшись отсутствием отца, он устроил в отцовской конюшне демонстрацию выездки, собирая плату с окрестных мальчишек.

Любовь к манежу сочеталась с нескрываемым равнодушием к школе, к большой досаде госпожи ван Кейк, которая, стремясь обеспечить своим детям положение в обществе, поместила их в католический пансион. Привыкнув прогуливать уроки, будущий импресарио Элвиса пускался во все тяжкие и старался всеми способами раздобыть карманные деньги исключительно из удовольствия обирать себе подобных. Вступив в мир труда уже в четырнадцать лет, он и там проявил себя не с лучшей стороны и так и не смог добиться более-менее прочного положения. Его шестнадцатый день рождения почти совпал с кончиной его отца. Андреас осуществил давнюю мечту и сбежал в Роттердам, где вскоре объявился у одного из братьев своей матери. Но это был лишь промежуточный этап, и хотя юноша проявил необычное для себя усердие в среде докеров, это делалось лишь для того, чтобы лучше продумать план побега.

В 1926 году, когда Андреасу было семнадцать лет, он пробрался «зайцем» на грузовое судно, которое шло в Хобокен. Этот порт вблизи Нью-Йорка на реке Гудзон напротив Манхэттена обязан своим названием предместью Антверпена. В Хобокене жила крупная фламандская диаспора, и ван Кейк сумел набиться в постояльцы в одну семью. Он ничего не мог поделать со своим хроническим непостоянством и через полтора года вернулся в Бреду, пока не подвернулась новая возможность сесть на корабль.

Судно, увозившее его весной 1929 года в Новый Свет, на сей раз высадило его на Кюрасао, самом большом острове Антильского архипелага, принадлежащего Нидерландам, напротив Венесуэлы. В США вовсю действовал «сухой закон», и каботажников, занимавшихся контрабандой рома, было пруд пруди, что позволило Андреасу переселиться в Северную Америку, в Мобайл — порт в Алабаме на берегах Мексиканского залива. Нелегальный мигрант выбрал не самое лучшее время: название «безумные годы» как нельзя лучше подходило концу третьего десятилетия, экономика погрузилась в глубокий кризис вслед за крахом Уолл-стрит. Спасением для ван Кейка стало вступление в американскую армию — в те времена там особо не интересовались происхождением новобранцев.