Элмет - [57]

— Он отец, как и все отцы, — заметил Папа.

— Это так. Но его скорбь очень быстро сменилась гневом. Горе ушло на второй план. Теперь на первом плане месть.

— Понятно.

— Да уж. И все это выплеснется на тебя. Он уже определился с виновником. Выкрикивал твое имя без остановки, как лает злой пес в подворотне. Лично я тебе верю, Джон. Ты прямой человек, и у тебя нет причины лгать людям вроде меня. Но если ты думаешь, что Прайс станет с тобой говорить, ты сильно ошибаешься. Он до сих пор не нагрянул сюда только потому, что не все его люди собрались в усадьбе. Все его бандюги, я хотел сказать. Те, что приедут по твою душу. Он их срочно созвал, и в ближайшие часы все будут в сборе. До конца этого дня уж точно. Так что ты должен скорее валить отсюда. Вот что я хотел тебе сказать, Джон. Вот зачем я сюда приехал. Было непросто улизнуть из усадьбы, и Прайс уже наверняка меня хватился, но ты хороший человек. Ты хороший отец, и у тебя славные дети. Тебе нужно исчезнуть. Вместе с детьми.

— Здесь наш дом. Это наш дом, и это их земля.

— Сейчас это уже не имеет значения, Джон. Бегите. Скройтесь там, где он вас не достанет. Где-нибудь подальше отсюда. Что еще тебе остается? Сам знаешь, ничего. Ты самый сильный из всех известных мне людей. Самый сильный, самый быстрый и самый умный боец из всех, кого я видел на ринге. Но когда сюда явятся десять отморозков и наставят на тебя стволы, никакого толку от твоих мышц не будет. И от мозгов тоже. Лучшее, что ты можешь сделать сейчас, — это сделать ноги.

Папа ему не ответил. Мое дыхание участилось, сердце бешено стучало в груди. Я только теперь почувствовал, каким шумным вдруг сделалось мое тело. Могли ли мужчины в прихожей слышать через дверь спальни этот шум, издаваемый моими легкими и сердцем? Я понадеялся, что нет. Все-таки они находились слишком далеко и были слишком поглощены своим разговором, да и шумевший снаружи ветер должен был заглушать звуки моего дыхания. А сам я, казалось, слышал даже, как течет кровь по моим венам — подобно пенистому потоку в узкой горловине ущелья; слышал ее бурление и напор как бы в поисках новых путей внутри меня, новых, более широких каналов для выхода в окружающий океан. В раннем детстве у меня часто шла носом кровь. И сейчас я почти инстинктивно поднес правую руку к ноздрям для проверки. Обычно я еще до этого жеста улавливал сладковатый запах крови, но сейчас не обнаружил ни запаха, ни вкуса, ни следов крови на пальцах. С этим вроде все было в порядке.

Мужчины вполголоса обменялись еще несколькими словами, после чего незнакомец сошел с крыльца. Чуть погодя завелся и басовито заурчал двигатель, постепенно удаляясь за пределы слышимости.

Папа наполнил воздухом свои объемистые легкие и затем выдохнул — звук был как от ветра, пронесшегося между горными вершинами.

— Дэниел? — произнес он тихо.

Вероятно, он давно уже догадался, что я стою за дверью, однако не мог знать, как много из сказанного я сумел расслышать. Я медленно повернул дверную ручку, все еще стараясь действовать без шума, хотя теперь в этом уже не было надобности. Папа темным силуэтом маячил в проеме входной двери. Солнце только-только показалось над горизонтом и четко высветило вершины ближайших деревьев.

Я приблизился к отцу:

— Нам придется уехать, Папа?

Он покачал головой, крепко обнял меня и, нагнувшись, поцеловал в лоб. Я почувствовал прикосновение его неожиданно мягких губ, а также бороды, одновременно шелковистой и колючей. Он взял меня за плечи, развернул в сторону моей спальни, а затем положил руку на поясницу и слегка подтолкнул:

— Спи спокойно, Дэнни. Увидимся утром.

V

Несколько дней я путешествую вместе с Биллом. Мы составляем компанию друг другу. Я для него подспорье. Он для меня тепло.

Я разыскиваю ее всюду, где мы бываем. Я проверяю автобусные остановки и железнодорожные станции. Я просматриваю объявления в витринах магазинов. Люди ищут жилье, люди ищут работу. У меня не хватает смелости разувериться в успехе. Я грызу ногти, сквозь пыльные стекла кабины высматривая знакомый силуэт среди вертикальных и горизонтальных линий бетонных городских ландшафтов.

Билл иногда помогает мне в поисках, но для него моя сестра — это не главная забота.

В одну из ночей мы сворачиваем с автострады на проселочную дорогу, чтобы отдохнуть в тишине, подальше от нескончаемого трения резины об асфальт. Мы подпрыгиваем и раскачиваемся на сиденьях, когда колеса грузовика ныряют в рытвины или задевают валуны на обочине. Вокруг нас кромешная тьма. Луны нет. На небе лишь несколько звездочек. Янтарный отсвет электрических огней вдали. И лучи наших фар. Внезапно в них попадает косуля. И замирает на месте. Как вкопанная. Стоит перед нами, застигнутая врасплох, как и мы. Такое впечатление, что она вообще не живая. Что это чучело давно умершей косули, которую набили опилками и поместили здесь в этой позе. Вставили ей стеклянные глаза. И с этим стеклянным взглядом, да еще за ветровым стеклом машины, она кажется музейным экспонатом на фоне бутафорского пейзажа, имитирующего ее естественную среду обитания.

Билл давит ладонью на клаксон, тот ревет, как охотничий рог, и косуля исчезает, а я ненавижу его за эту выходку.