Элмер Гентри - [137]

Ваш

Элмон Джуингс Стрейф».

«Слышал в это воскресенье вашу дрянную старомодную проповедь. Вы выдаете себя за либерала, но вы просто-напросто узколобый консерватор! Никто больше не верит буквально в рай или ад, так что вы сами делаете себя посмешищем вашими рассуждениями. Проснитесь и займитесь-ка основами современных наук.

Студент»

«Дорогой брат, ваша проповедь о рае в прошлое воскресенье была изумительна — я лучшей никогда не слышала. Я уже старуха, и здоровьем не могу похвастаться, и в моих болезнях и горестях — в особенности из-за внука, который стал пить, ваши чудесные слова дают мне такое утешение, что нельзя описать.

Ваша восторженная почитательница

м-с Р. Р. Гоммери».

Предполагалось, что на все эти письма, кроме, конечно, злобных анонимных, он должен отвечать, — отвечать, сидя в своей душной конторе, лицом к полке с книгами в черных переплетах и диктуя плаксивой мисс Бандл, которая вечно перевирала адреса, вечно печатала без интервала там, где надо было дать разрядку, и добивалась нужной скорости в печатании тем, что пропускала большую часть глаголов и прилагательных.

VI

Если Элмер был раздражителен и в будние дни, то воскресенья были для его запуганного семейства сущим адом, когда главное было не попадаться ему на глаза, а сам Элмер всякий раз переживал то напряжение, которое переживает актер в день премьеры.

В семь утра он уже сидел за столом, просматривая заметки для проповеди, готовясь к речи в воскресной школе и рыча на Клео:

— Господи боже, хоть сегодня могла бы подать завтрак вовремя!.. И неужели, черт побери, тебе трудно вызвать истопника, чтобы мне не приходилось замерзать, когда я работаю?

В без четверти десять он уже был в воскресной школе, и ему часто приходилось самому проводить занятия по изучению библии с огромным классом, объясняя наиболее туманные места, основываясь на своих познаниях древнееврейского и древнегреческого языков, недоступных пониманию мирян.

Утренняя церковная служба начиналась в одиннадцать. Теперь, когда его аудитория часто составляла уже тысячу человек, Элмер, украдкой выглядывая в зал из своего кабинета, испытывал профессиональный страх перед выходом на сцену. Сможет ли он овладеть их вниманием? Ах, дьявольщина, да что ж это он собирался сказать о причастии? Он не мог вспомнить ни слова!

Нелегко было снова и снова убеждать тех, кто еще не обрел спасения, выходить вперед, и убеждать так, будто он действительно верил, что они выйдут, и будто ему не было решительно все равно, сделают они это или нет. И в день причастия, когда прихожане стояли на коленях вокруг алтаря, было совсем нелегко удержаться от смеха, глядя на ханжеские лица и строго поджатые губы достойных братьев, которые, как он знал, были в миру прожженными мошенниками.

Нелегко было с надлежащим убеждением повторять, что всякий, кто посмотрит на женщину с вожделением, будет ввергнут в геенну огненную — особенно когда в переднем ряду сидит и глядит на тебя с восторгом хорошенькая девушка. А самое трудное начиналось после проповеди, когда его дело было сделано, когда он был измучен и мечтал отдохнуть, а надо было пожимать руки старым и благочестивым девам-прихожанкам и без тени улыбки слушать их бессвязный лепет, что он среброкрылый ангел, а они — родственные ему души.

Придумывать для каждой новую остроумную и благочестивую шутку в ответ! Видеть, как рослые, спортивного вида мужчины поглядывают на тебя, словно ты старая баба в штанах!

К тому времени, как он возвращался домой к воскресному завтраку, он уже искал повод для того, чтобы почувствовать себя обиженным и объявить, что его недооценивают, мучают, злоупотребляют его добротой, — и обычно находил такой повод.

А ведь ему еще предстояла в этот день вечерняя воскресная служба и часто — собрание Эпвортской Лиги, а иногда и специальное заседание в четыре часа. И если дети нарушали его воскресный послеполуденный сон, Элмер неизменно обрушивался на них с красноречием, достойным гневного пророка. Безобразие! Единственное, что он требует от Ната и Банни, — это чтобы они, как дети методистского священника, не бегали по улицам и в парке в благословенный воскресный день и чтобы их не было слышно в доме! Он говорил им, и очень часто, что они совершают беспримерный грех, заставляя его сердиться, что отнюдь не подобает служителю господа.

И при столь тяжких трудах, при столь явно недостаточном сочувствии со стороны членов собственной семьи он все-таки твердым шагом продвигался вперед.

VII

С епископом Тумисом Элмер продолжал оставаться в самых дружеских отношениях.

В первые же дни по приезде в Зенит он посоветовался и с епископом, и с хитрым и умным адвокатом-попечителем Т. Дж. Риггом о том, с кем из собратьев-священников стоит сойтись поближе.

Из числа священников — не методистов ему назвали доктора Дж. Проспера Эдвардса, высокообразованного пастора-конгрегационалиста, доктора Джона Дженнисона Дрю, энергичного и благочестивого пастора пресвитерианской церкви на Четем-роуд, затем стойкого баптиста, преподобного Хозию Джессупа и Виллиса Форчуна Тейта, который хоть и состоит в епископальной церкви и очень шаток в таких вопросах, как спиртные напитки и ад, уготованный грешникам, собрал в своем стаде самую шикарную и богатую паству в городе. А если Элмер способен выносить членов секты Христианская наука с их надменной уверенностью в том, что лишь они одни владеют истиной, то стоит еще присмотреться к прославленному пастору Первой церкви Христианской науки мистеру Ирвингу Тиллишу.