Элла - [103]

— Это так, — кивнул Гунтарсон, пытаясь сделать вид, что ему и раньше это приходило в голову. — Экстрасенсорные силы не распространяются на тех, кто тебя окружает, но передаются телезрителям. Эта коллективная энергия их активирует.

— Я хочу, чтобы все смотрели, — продолжала Элла. — Я хочу, чтобы они мне помогли. Я хочу; чтобы все они помолились.

— Помолились за Фрэнка, — эхом отозвалась Хэтти.

— Не важно, как они будут молиться. Потому что все веруют немножко по-разному, правда? Они могут быть евангелистами или католиками, даже кто-нибудь вроде мусульман, или еще кто… важна сама молитва. Мы должны помолиться, чтобы рак у Фрэнка прошел. Потому что иначе он навсегда останется слепым. А ведь он такой маленький!

— Ты хочешь произнести молитву вслух?

— Я не очень-то умею это делать. Вот мой папа — он может. Я просто хочу помолиться в душе… Сосредоточьтесь по-настоящему сильно. Представьте в голове картинку, и сосредоточьтесь на ней. Картинку того, что вы действительно хотите, чтобы случилось. Например, что Фрэнк снова видит. Фрэнк здоров. Удерживайте эту картинку — это то, что должно случиться. Вы должны как следует на ней сосредоточиться…

Она крепко зажмурилась. Камеры следили за ее неподвижным бледным лицом. Хэтти тоже закрыла глаза. Золотые кружки от наложенных теней смотрелись на ее лице как монетки. Гунтарсон наклонил голову, и сложил руки, как делают те, кто ходит в церковь только на Рождество, и потому чувствуют себя там неуютно.

Элла вся сжалась, держа стиснутые кулаки с обеих сторон лица. Она отчаянно хотела воспарить. Она знала, что именно этого ждут от нее люди. Она хотела вознаградить их за то, что они на нее смотрят и верят, чтобы они уверовали еще сильнее. Тогда они будут усерднее молиться. Чтобы исцелить Фрэнка.

В своей кабинке, расположенной выше студии, позади мониторов, продюсер был первым, кто уверился в том, что они действительно видят это перед собой. Хэтти и Гунтарсон сидели с закрытыми глазами, а операторы, смотревшие сквозь видоискатели своих камер, были слишком близко, чтобы сразу заметить, что происходит. Но на мониторах это было ясно видно — голова и плечи Эллы излучали свет.

По указанию продюсера свет в студии приглушили. К этому моменту эффект усилился. Элла была окружена свечением. Свет исходил от ее платиновых волос, как солнечные лучи, отраженные морем, и лицо было залито сиянием.

Оно было обращено вверх, и с легким вздохом она поднялась с диванных подушек в воздух. Ее конечности расслабились и слегка распрямились, но напряженность молитвы по-прежнему выражалась в том, как она держала руки — судорожно сжатые, дрожащие, изо всех сил удерживающие последнюю надежду на выздоровление Фрэнка.

Последний светильник в студии погас. Весь свет теперь исходил только от Эллы. Мерцающее сияние окружало ее, словно под кожей у нее пылала звезда. Словно с небес на нее сошла огненная сфера. Словно это был нимб…

Фрэнк проснулся, проспав шестнадцать часов, примерно через сорок пять минут после того, как это интервью было передано по телевидению. Он не мог вспомнить, где находится. Голова у него перестала болеть.

Около девяти вечера одна из медсестер сказала ему, что его сестра выступала по телевизору и просила всех помолиться за его выздоровление.

— И знаешь, — сказала сестра, — тебе очень повезло. Повезло, что кто-то так о тебе заботится. В конце концов, это может сработать. Я тебе точно скажу — молитвы действуют. А в ней определенно что-то есть, в твоей сестре! Это не просто вся из себя такая хитроумная реклама. Я тебе и еще кое-что могу сказать. Через пять минут после того, как программа кончилась, кое-что случилось. Тут в палатах есть одна девочка, она с тех самых пор, как родилась, была то на этом свете, то на том. Церебральный паралич. Спастический, можно сказать. Ее родители — чудесные люди, и у них просто сердце разрывается видеть свою крошку в таком состоянии, но ведь есть такие вещи, с которыми уж ничего не поделаешь. Не все на свете поддается лечению, даже в наш век. И что ты думаешь? Еще и часу не прошло, а она садится со своими игрушками, и перекатывается на пузико, и начинает ползать! Прежде чем ее кто-нибудь заметил, она уже полкоридора пропутешествовала! А когда санитар подхватил ее на руки, она так и хохочет, прямо заливается.

По лицу сестры текли слезы — слезы, которых ей уже не доводилось лить в больнице лет двадцать. Она смахнула их грубым рукавом и сказала:

— Ну вот, была девочка, которая не могла поднять головку, или произнести хотя бы одно внятное слово. И тут вдруг она начинает ползать. Я спрошу — если это не чудо, то что же тогда чудо? И если это может случиться с ней, кто посмеет сказать, что это не случится с тобой?

— А можно мне посмотреть телевизор? — спросил Фрэнк.

— Нет, конечно! Как ты думаешь, который теперь час? Лучше всего будет, если ты сейчас снова пойдешь баиньки, и проснешься к завтраку, как хороший мальчик… Но я так понимаю, ты хочешь увидеть свою большую сестренку в той программе, не так ли? Что же, может быть, кто-нибудь записал ее на видео… — Она остановилась у следующей кроватки, и обернулась: «Да и какой тебе прок смотреть телевизор…»