Элизиум, или В стране Потерянных Снов - [95]

Драко поднялся на одно колено, и его ударило в спину, лапа, задев когтями, прошлась по щеке и виску, опустилась на шею и прижала. Зверь навалился всем весом, Драко беспомощно дергал ногами, скреб траву руками, выдирая какие-то бесполезные стебли. Тварь рявкнула и замолчала.

Это было странное, вибрирующее чувство, никак не связанное с болью или отчаянием — Драко просто отстраненно и довольно равнодушно почувствовал, как острые зубы смыкаются на его плече и тянут вверх, смещая плоть с кости, а кость вырывая из сустава.

Хлынула кровь, и ее было много, и рычание, последовавшее за нападением, стало мокрым, булькающим, и Драко, по-прежнему не ощущая боли, вывернулся из-под придавивших его лап, и его рука повисла где-то совсем отдельно — трудно было представить ее положение.

Словно бы рука его исчезла, но — странное дело, действовал Драко так, словно по-прежнему был двуруким. Он подтянул колени к груди, перенес вес тела на них, согнулся, будто в глубоком поклоне, до земли — пряча голову и горло от звериных зубов.

Он слышал треск своей куртки. Зверь вдруг остановился, прекратил давить сверху, отпрянул и со всей силы отвесил Драко нечто вроде подзатыльника. Лицо Драко зарылось в траву, рот оказался забит землей. Он зажмурился, представляя, как второй удар такой же силы просто снесет к чертовой матери его череп. Он не боялся боли, потому что уже убедился: боли нет. Все происходит слишком быстро, его тело не успевает осознать, что с ним творят…

И в этот момент зверь опустил лапу на шею Драко, подцепил когтями ворот и дернул куртку вверх. Швы жалобно, почти звонко, лопнули, Драко сильнее зарылся лицом в землю, по его спине, по мокрой ткани рубашки, прошелся холодный порыв ветра. Что-то треснуло, словно наступили на щепку или кусок стекла.

Зверь отступил. Он сопел и чавкал. Драко казалось, время застыло, он так и остался согнутым в три погибели, прикрывая голову здоровой рукой и ничего не зная о той, что была столь жестоко вырвана из сустава.

Наконец, он решился поднять голову и обернуться. Ошметки его жалкого костра упали на землю, и по кустарнику, обвивавшему ступени беседки, бежали теперь веселые желтые огоньки. Свет этот разгонял темноту, так что Драко отлично видел: зверь стоял над курткой, примяв ее, словно кот, балующийся с хозяйским покрывалом. Черный плоский нос зарывался в полуоторванный карман, а здоровенный, непристойно-розовый язык слизывал капли чего-то темного. Зверь мычал, стонал, жадно и жалобно.

Драко вспомнил о капсуле «Выпей меня» и едва не расхохотался больным, истеричным смехом. Вальерьянка для местных диких тварей? Зачем он вообще ее прихватил оттуда, из дома мертвых?

Очевидно, она сейчас и спасет его жизнь. Драко, пошатываясь, поднялся, искал взглядом сумку, заметил ее в траве, и раскиданные вокруг снедь и пожитки, куски бумаги, ключ красного металла.

Он подковылял и торопливо запихнул все обратно, и только тогда заметил, что его левая рука болтается, окровавленная, как некий бесполезный кусок сырого мяса, по недоразумению прикрученный к телу. Драко прижал пальцами место, где предположительно была рана, и кровь потекла быстрее. И тогда его пронзило болью — яркой и ослепительной, от плеча до шеи, от плеча до ребра, до грудины, и ниже, до живота. Он закричал так, что, кажется, где-то в этом долгом крике сорвал связки.

Ему плевать было, слышит ли зверь — казалось, если не кричать, боль просто переполнит его, передавит сердце и гортань. Зверюге, впрочем, плевать на резоны… Наверняка от такого концерта он забудет о своей валерьянке и вспомнит о недобитом Драко.

Драко обернулся, подхватив с земли свой маленький нож — и застыл.

Зверя не было.

На растерзанной курткой сидел человек — совершенно голый, совершенно растерянный. Его спутанные черные волосы с полосками седины прикрывали низко опущенное лицо. Он облизывал пальцы, собирая остатки влаги из кармана. Его немного трясло, но он не выглядел опасным. Скорее, очень жадным, очень голодным, жалким и несчастным. Его тело было худым, плечи острыми, локти непропорционально большими, а пальцы — грязными.

Драко сделал шаг, и второй.

Человек поднял на него лицо. Узкое, все в морщинах, с острым подбородком, с тупым и равнодушным взглядом глубоко посаженных темных глаз.

— Что ты делаешь? — голос у Драко был хриплым, дрожал. — Кто ты такой?

Незнакомец не ответил. Он в последний раз сунул пальцы к разбитой капсуле, облизал их дочиста, не сводя с Драко взгляда.

— Кто ты? Что тебе нужно?

Человек вскочил, быстро и ловко, попятился. Драко на всякий случай поднял нож перед собой. Его враг отступал: его колени были грязны, живот в полосах раздавленной травы и болотной грязи. Он согнулся пополам, встал на четвереньки, потом, качнувшись, словно бы вспомнил о чем-то, распрямился, но спина его все еще была ссутулена — в его движениях было что-то до комичного напоминающее о звере. И вдруг, не издав ни звука, незнакомец скрылся в темноте.

* * *

На рассвете, едва только тучи над горизонтом побледнели и окрасились розовым светом, Драко смог, наконец, рассмотреть истерзанную руку. Он осторожно намочил присохший рукав болотной водой, закатал его и увидел глубокие следы зубов, кожа вокруг них потемнела и вдавилась, раны запеклись. Драко попытался уверить себя, что все не так плохо — во всяком случае, ночью ему лишь показалось, будто зверь содрал мясо с кости. Рука его была цела — насколько это можно было сказать об искусанной плоти. Другое дело плечо: тут Драко, скашивая глаза и холодея от страха, видел сместившуюся кость, выдернутую и искривленную, и побоялся даже дотрагиваться до того места, где рукав соединялся с рубахой.