Элизиум, или В стране Потерянных Снов - [17]

Другое дело Шейн. Драко охотно с ним беседовал, и часто случалось, что нытьем и уговорами, мальчик добивался того, чтобы мать отпустила Драко с ним — долгие прогулки, выезд на лошадях, правда, в пределах чертовых «миль беглеца», книги, беседы, сердечные тайны… Хотя последние Драко про себя называл «телесные».

Шейн был из ранних, и более чем широкий выбор женских прелестей в поместье развил в нем все наклонности, которые, пожалуй, развивать не стоило еще бы в такие годы. Он был бесстыжим и самоуверенным. Его красота, хозяйское положение, слепая любовь матери — все способствовало тому, чтобы ни одна из служанок, работниц ткацкой мастерской или фермы отказать не могла. И они любили его — баловали, все до единой, как брата, как ребенка, как любовника.

Но Шейн явно истосковался по мужскому обществу. Слепой, глупый, как пробка, Лауро был ветхозаветным старичком-одуванчиком, безобидным, как овца на выпасе, и столь же малопригодным для высокоумных бесед, которые Шейн любил разводить в любое время дня и ночи.

Мальчик много прочел — и Драко вскоре получил разрешение пользоваться библиотекой поместья. Они задавали друг другу вопросы — с одинаковой жадностью выпытывали, каждый о жизни в «замирье». Спорили, кричали даже. Драко нравились эти разговоры. Не нравился только тон мальчика, иногда слишком уж…

Он не смог бы объяснить, если бы и сам себя допрашивал. Иногда проскальзывало какое-то самодовольное нетерпение, насмешливое, настойчивое, странное. Как будто сам Шейн давно уже все решил, и знал, что Драко знает, и только ждал, когда Драко сам попросит… но о чем?

О побеге.

Так он стал думать, устав от высокомерных взглядов и загадочных улыбок мальчишки. Конечно же, Шейн ему сочувствовал. Драко не мог не убедить его в том, что нужно идти дальше, искать сына… Шейн поверил. Он хотел помочь, но сам не предлагал, потому что боялся гнева матери и не привык, к тому же, запросто отказываться от любимых игрушек. Драко стал раздумывать над этим, и сумел, наконец, сам себя уверить в том, что Шейн ему поможет.

Дни его тянулись совершенно одинаково, убийственная цепочка, звеньям которой он и счет бы потерял, если бы не отмечал на выпрошенном у Шейна листе каждую прожитую здесь ночь.

Ранний подъем, когда солнце не выкатывалось из-за горизонта — а просто появлялось в небе, подобно вспышке, приглушенной, правда, завесой вечных облаков. Ночи в стране Полудня были темны, как ад, но коротки — Драко однажды произвел нечто вроде астрономических наблюдений, и вывел, что светлое время суток здесь длится ровно в шесть раз дольше абсолютной темноты.

Итак, подъем: спал он в маленькой каморке в хозяйском доме, без окон, без двери даже — альков в дальнем конце каминного зала. Тут была устроена узкая постель. Белье всегда было чистым и хорошо пахло, но кровать была неудобной, и он часто просыпался с ломотой в спине, с затекшей ногой, или онемевшей шеей.

Умывался в том сарае, где в первый день ему устроили баню, умывался вместе со всеми слугами, слушая их сплетни, бесконечные и бессмысленные, как чириканье птиц в ветвях тополей. Вместо завтрака каждый получал по кружке молока и по куску серого пористого хлеба. Здоровая пища, спасибо и на том.

Затем наступало время работы — Лауро с появлением Драко обленился и только отдавал приказы, часто, впрочем, весьма нелепые. В конце концов, его отослали куда-то на ферму, Драко же выполнял всю мужскую работу — таскал тюки с шерстью и готовым товаром, сбрасывал снопы в мялку, приносил воду из колодца, колол поленья, латал прорехи в стенах мастерской, в сараях и амбарах, запрягал повозку, если Шэннон выезжала по делам, ходил за лошадьми. К обеду он уже валился с ног от усталости. Обед приносили обыкновенно в мастерскую, и, пристроившись подальше от щебета работниц, он раскрывал книгу и читал, поспешно жуя и глотая, почти не чувствуя вкуса.

К ночи, когда работа была сделана, его звали на ужин с Шэннон и Шейном. Были дни, когда во время этих милых бесед он просто клевал носом. Но бывало, что разговор становился интересным, особенно если Драко рассказывал им о сыне, об Англии, о волшебстве в том, замирном, мире.

Затем отправлялись спать — Драко заметил, что обитатели страны Полудня старались дотемна завершить все крупные и важные дела, а двери крепко запирали.

Сны, в которых он встречал Поттера и Скорпиуса, и был так невозможно, до боли, счастлив, повторялись из ночи в ночь.

И вновь день, без утра, без рассвета — неумолимый, бессовестно отнимавший надежду — круговерть тяжелой работы — книги — и снова эти сны.

Только Шейн его и развлекал.

Однажды они вдвоем отправились к затопленной балке на краю льняного поля. Был один из тех редких ветреных дней, когда тучи вдруг разошлись, небо было роскошным, сияющим, солнце било в глаза, сверкало в листве, заглядывало в каждый скромный синий цветок.

Балка эта некогда была оврагом, а потом поросла ветлами и осокой, и по дну ее побежал было, да и заболотился, глубокий ручей. От дождей он вспух и поднялся, превратившись в запруду, с черной водой и устланным палой листвой дном. Здесь было прохладно и неуютно в пасмурные дни — а в такой день, как этот, даже приятно: таинственный сумрак внизу, яркое солнечное буйство там, над обрывом, где качались головки цветов и бродили, недовольно перекликаясь, овцы в густых белых шубках. Гремел колокольчик, слышались окрики пастушки, и все дышало покоем: покоем сладким и опасным.