Елизавета. Золотой век Англии - [44]
В отличие от педанта Филиппа, одержимого манией контроля и требующего выполнения своих приказов «слово в слово», Елизавета действовала гибче, дозволяя своим командирам проявлять инициативу. Другое различие: Елизавета выбрала лишь тех военачальников, которых хорошо знала, и с каждым провела инструктаж. Филипп же мало кого знал лично и передавал со срочными гонцами приказы, которые записывал целый штат из по меньшей мере двадцати письмоводцев.
В сравнении с дворцами Елизаветы испанский двор был холодным миром мрачной аскезы. В своей набожности Филипп дошел до того, что с миром взаимодействовал из своей кельи-опочивальни, служившей также кабинетом и расположенной в самом сердце недавно построенного дворца-монастыря Эскориала близ Мадрида. Монументальное здание по задумке должно было походить на Храм Соломона. Дворец окружали сады, в которых прогуливались монахи, а в архитектурный ансамбль входили монастырь и — наряду с королевскими покоями — массивная базилика, где регулярно служились мессы. С обеих сторон от алтаря высились места для надгробий, предназначенные для Филиппа и членов королевской семьи. А поскольку опочивальня Филиппа располагалась над базиликой, то можно сказать, что он спал над своей будущей могилой. В спальне же все стены были украшены изображениями святых, а небольшое внутреннее окно выходило прямо на главный алтарь: так король мог присутствовать на мессе, оставаясь невидимым для остальных. В совсем небольшом кабинете, устроенном возле спальни, помещался письменный стол и изображение Девы Марии. Рядом также располагалась личная молельня Филиппа, отделанная мрамором. Там при свечах молился он перед трогательным полотном Тициана «Несение креста». Отец Хосе де Сигуэнса, библиотекарь, историк и приор Эскориала, который работал в нем с самого его основания, вспоминал: «В ночи благочестивый государь наш дон Фелипе проводил долгие часы, думая о том, скольким он обязан Господу, понесшему крест за грехи людские и за его грехи»[339].
По совету Говарда Елизавета доверила командование эскадрой, патрулирующей восточное побережье, лорду Генри Сеймуру, в распоряжение которого было предоставлено четырнадцать королевских боевых судов и двадцать шесть вспомогательных. Дело в том, что Дрейк раскусил план Филиппа и понял, что главная угроза — сухопутное вторжение под прикрытием Армады, которая будет действовать как заграждение для транспортных судов, пересекающих Ла-Манш. Именно поэтому верным решением было объединение сил Дрейка и Говарда для охраны западных (а значит, наветренных) подходов к проливу[340].
По одному из замечаний Говарда становится ясно, что на тот момент Елизавета действительно взяла все управление обороной на себя. Последние указания он получил во время личной аудиенции 13 апреля в Хэкни к востоку от Лондона. После этого он в несколько смущенной манере писал Бёрли: «Я был бы крайне рад увидеть Вашу Светлость воочию, но сперва мне надо заручиться разрешением Ее Величества покинуть ее расположение. Конечно, мне надлежит сообщить Вам окончательное решение, касающееся моих действий на море. И я надеюсь, что успею рассказать Вам все до того, как долг призовет меня, ибо ежечасно я опасаюсь внезапного сигнала тревоги»[341]. Елизавета не просто взяла все командование на себя, она также продолжала удерживать Бёрли от посильного участия в процессе принятия решений, несмотря на то что с момента отправки приказа об исполнении смертельного приговора в Фотерингей прошло уже больше года.
Никто в Англии точно не знал, когда и где Армада появится и вообще достигнет ли она пункта назначения. Штормовые ветры, характерные для поздней весны, а также медленный ход судов снабжения вынудили герцога Медина-Сидония сделать остановку в Ла-Корунье на атлантическом побережье Северной Испании. Как на грех, буря разметала бо́льшую часть флота, и пришлось потратить несколько недель на перегруппировку. Вдоль Бискайского залива и берегов Франции Армада двигалась очень медленно. Все это время на южном берегу Англии люди с тревогой ожидали нашествия, было зафиксировано несколько случаев ложной тревоги даже с зажиганием предостерегающих маяков (зачастую причиной ложной тревоги становились проказы не в меру веселых юношей). Испуганные жители прибрежных поселений уезжали к родственникам вглубь страны.
Елизавете оставалось лишь ждать и наблюдать. Ее судьба и судьба ее страны была в руках военачальников, главным образом Дрейка и Говарда. Тем временем Бёрли составил ведомость, констатирующую нехватку средств в королевской казне. Он флегматично писал: «Коль скоро надежды на мир нет, то лучше бы враг совершил то, что уже давно замыслил, как можно скорее»[342].
Его желание вскоре исполнилось. В пятницу 19 июля около четырех часов пополудни с мыса Лизард в Корнуолле были замечены первые испанские суда. По воле случая Дрейк и Говард, пусть и несколько застигнутые врасплох, находились в Плимуте. По преданию, Дрейк в этот момент играл в кегли, и, услышав тревожные вести, партию конечно же не закончил.
