Елизавета. Золотой век Англии - [41]
Уверенный в том, что Франция не будет вмешиваться (потому что король Генрих III и на своем-то троне сидел не очень прочно), Филипп начал собирать в Севилье, Лиссабоне и Кадисе морские силы, которые в будущем получат имя Великой, или Непобедимой, армады. На тот момент его сведения о планах Елизаветы были неполными и устаревшими, однако к весне 1587 года Бернардино де Мендоса, испанский посол в Париже, нанял нового шпиона, который действовал под кодовым именем «Джулио», или «Хулио»[312].
Любопытно, что о существовании этого «Джулио» и масштабе проделанной им работы стало известно — благодаря обнаружению тайных депеш Мендосы — лишь спустя четыреста пятьдесят лет[313]. Выяснилось, что под именем «Джулио» скрывался не кто иной, как сэр Эдуард Стаффорд, английский посол в Париже. Имя Стаффорда попало в списки подозреваемых еще в 1899 году, однако понадобились современные электронные технологии, чтобы путем перекрестной корреляции проверить сотни упоминаний и установить идентичность. Подкупив Стаффорда, Мендоса красиво отомстил за свое изгнание из Англии после раскрытия заговора Трокмортона. В течение примерно полутора лет Стаффорд должен был передавать самые секретные данные о дипломатических и военных планах Елизаветы, получая за это регулярные платежи в размере от 500 до 2500 золотых эскудо (187 000 и 937 000 фунтов соответственно в пересчете на современные деньги), которые позволяли ему выплачивать многочисленные карточные долги.
Впрочем, мотивацией Стаффорда были не только деньги. Он был обижен на Елизавету за то, как издевательски она отреагировала на его брак с леди Дуглас Шеффилд. К тому же он надеялся занять высокий пост в послеелизаветинской, «испанской» Англии. Уолсингем подозревал Стаффорда. В течение нескольких месяцев он перехватывал его письма к матери, Дороти Стаффорд, ведающей гардеробом королевы. Но Стаффорд был ловок: он хитроумно заметал следы, порой специально дезинформируя Мендосу. И без железобетонных доказательств Уолсингем не мог арестовать королевского посла и сына одной из ее наперсниц.
В марте 1587 года сэр Фрэнсис Дрейк, английский чудо-мореплаватель и гроза испанских судов, уговорил колеблющуюся Елизавету выделить ему четыре королевских военных судна и два пинаса для набранной им команды из примерно двадцати вооруженных морских торговцев. Он просил у королевы полный карт-бланш, обещая сделать все возможное, чтобы ослабить военно-морскую мощь Испании, и в конце концов Елизавета дала свое согласие. В частности, Дрейк собирался патрулировать иберийское побережье, грабя суда, приходящие из Ост- и Вест-Индии.
Уолсингем не хотел, чтобы эта секретная информация попала к «Джулио», и поэтому целых три недели не сообщал Стаффорду о миссии Дрейка[314]. И вдруг все резко поменялось. Едва флотилия Фрэнсиса Дрейка отплыла из Плимута, Елизавета издала указы, которые отменяли предыдущие. Взвесив все «за» и «против» открытой войны с Испанией, королева решила пойти на попятную и просить герцога Пармского о мире. Поэтому она приказала запретить Дрейку грабить испанские порты и суда и вообще проявлять какую-либо враждебность вблизи испанских земель. Единственное, что ему дозволялось, — нападать на идущие из Азии и Нового Света суда Филиппа в открытом море[315].
Однако до Дрейка новый указ не дошел. Вестники должны были прибыть в Плимут 9 апреля, но оказались там на неделю позже. К тому времени герцог Пармский уже принял — хотя и с благоразумной осторожностью — предложение королевы[316]. Поэтому дерзкое нападение Дрейка на Кадис 19 апреля королеву не обрадовало, а разозлило. Во время головокружительной атаки, позднее названной «опалением бороды испанского короля», корабли Дрейка вошли во внутреннюю акваторию порта под французскими (или голландскими) флагами. В итоге отважный мореплаватель сжег и потопил около тридцати испанских судов, а затем нагло пополнил запасы на складах короля Филиппа. Отплыв к Азорским островам — месту сбора испанских судов, идущих из Нового Света и Ост-Индии, — Дрейк получил от судьбы ценный подарок, а именно португальский галеон «Сан-Фелипе», под завязку груженный фарфором, шелком, бархатом и пряностями, а также везущий немного драгоценных камней и нескольких рабов.
Подвиги Дрейка королеву, мягко говоря, не обрадовали. На тот момент она хотела мира — не войны. Недавно открытые в Брюсселе архивы, в которых хранятся записи переговоров с герцогом Пармским, подтверждают, что Елизавета никогда не была и не хотела быть королевой-воительницей, несмотря на то что викторианская историография поддалась искушению таковой ее представить[317]. В общем и целом Елизавета одобряла боевые действия против Филиппа II в Нидерландах и даже разграбление судов в открытом море, особенно если подобные меры были ответом на испанскую агрессию. Однако она вовсе не хотела масштабной войны всех стран Северной Европы против Испании, которая теперь казалась, как никогда, неизбежной, а уж тем более высадки испанских войск на английской земле. Подбодренная оптимистичными предсказаниями Джона Ди, чьими услугами также пользовались Бёрли и Лестер, она верила в то, что мир все-таки достижим
