Елизавета. Золотой век Англии - [36]

Роковым для Марии стал тот момент, когда она продиктовала своим верным секретарям Клоду Но и Гилберту Кёрлу зашифрованный ответ Бэбингтону, в котором спрашивала, «какими средствами шестеро джентльменов собираются осуществить свой план». По мнению сыщиков, это означало, что она поддерживает заговор, предусматривающий убийство Елизаветы. Мария не подозревала, что письмо будет немедленно перехвачено и передано Томасу Фелиппесу.

Фелиппес торжествовал. Перехваченную шифровку он окрестил «кровавым письмом» — теперь можно было схватить Бэбингтона. Но Уолсингем и Фелиппес на этом не успокоились и решили продолжить игру, надеясь добыть дополнительные доказательства. Их план заключался в том, чтобы доставить адресату письмо, немного его подправив. Основной текст остался прежним, но Фелиппес добавил постскриптум, используя тот же шифр. Это был дерзкий, если не сказать наглый, ход — Фелиппес даже сохранил черновик составленной им шифровки в своем архиве[277]. Однако уловка не удалась. Увидев, что ему предлагают раскрыть «имена и качества» шестерых джентльменов и их соучастников, Бэбингтон почуял неладное, сжег письмо и скрылся бегством. Через десять дней его нашли с обрезанными волосами и измазанным сажей лицом в сарае — он маскировался под крестьянина[278].

Уолсингем передал Елизавете досье с материалами заговора, однако она пребывала в нерешительности. Как и Бёрли, она беспокоилась, что с утратой оригинала «кровавого письма» у обвинения не будет надлежащей полноты доказательств. Однако Уолсингем предложил блестящую идею — арестовать секретарей Марии. Он отвел их в свой лондонский дом на Ситинг-лейн, где предъявил им искусную подделку: тщательно реконструированное сгоревшее письмо, написанное по памяти тем же шифром, без постскриптума. После череды долгих допросов, доведенные до предела физической и психологической выносливости, Кёрл и Но признались, что это и есть то самое письмо Бэбингтону, которое продиктовала им Мария. Затем Уолсингем то ли положил копию «кровавого письма» перед Бэбингтоном, то ли попросил по памяти подтвердить его содержание — так или иначе, Бэбингтон не стал хитрить и подтвердил подлинность текста, что странно, учитывая отсутствовавший в нем поддельный постскриптум[279].

В сентябре 1586 года со всей подобающей случаю помпой Бэбингтона повесили. Его земли Елизавета передала Уолтеру Рэли, чтобы помочь тому выплатить долги после неудачной экспедиции на Роанок[280]. Она знала, что вскоре Бёрли потребует от нее назначить комиссию для рассмотрения доказательств против Марии. Это был лишь вопрос времени. Одобрив в парламенте Акт о безопасности королевы, она отрезала себе пути для отступления: закон есть закон, и раз он принят, его необходимо исполнить. Согласившись наконец назначить членов комиссии, Елизавета утешала себя мыслью, что, даже если комиссия признает вину Марии, по условиям закона она сможет отказаться от утверждения вердикта.

Она знала, что одно цареубийство всегда открывает двери для следующего, а цареубийство, санкционированное парламентским законом, изменит лицо британской монархии навсегда. Стремление сделать правителя подотчетным парламенту может войти в обыкновение, в какой-то момент возникнет идея, что провозглашать и низвергать королей могут выборные представители народа, а значит, навсегда потускнеет гамлетовская истина — «святыней огражден король»[281].

Суд над Марией проходил в парадном зале замка Фотерингей в Нортгемптоншире, в присутствии местного дворянства и длился четыре дня — с 12 по 15 октября 1586 года. Мария неоднократно выражала возмущение происходящим и, по мере того, как озвучивались все новые факты, свидетельствующие о ее виновности, становилась все более и более удрученной. Поняв, что вся ее тайная корреспонденция перехватывалась агентами полиции, она более не могла скрывать чувств и в предпоследний день покинула зал в слезах. Однако, несмотря на тяжкие переживания, она не теряла остроты ума и призвала Уолсингема к ответу за подозрительную полноту доказательств. «Подделать шрифт и почерк, — заявила она, — не такая уж трудная задача». Таким образом, ей удалось раскусить методы Уолсингема, хотя она и не знала подробностей уловки с поддельным постскриптумом[282].

Комиссия собралась вновь 25-го числа в Вестминстере в Звездной палате и повторно рассмотрела весь объем доказательств. Марию признали виновной заочно. Но, когда Бёрли призвал Елизавету провозгласить вердикт, скрепив его большой государственной печатью, она оцепенела от страха, что казнь Марии подорвет идеал монархии, и, придя в ужас от этой мысли, отказалась. В ее глазах королева, даже низложенная своими подданными или парламентом, все еще была королевой. Будучи помазанной и коронованной, она обладала неприкосновенностью, лишить ее которой не властен был никто.

Однако 4 декабря, под непрестанным давлением Бёрли, Елизавета скрепя сердце согласилась на заверение и провозглашение обвинительного вердикта. Теперь перед ней встала новая дилемма — творение ее собственных рук. Добившись того, чтобы парламент включил в закон пункт, определяющий порядок возмездия («в силу настоящего закона и согласно соответствующим распоряжениям Ее Величества»), она оказала себе медвежью услугу. Выполнила ли она все свои обязательства перед законом тем, что назначила комиссию, а затем заверила и провозгласила ее вердикт, предоставлявший любому из подписавших Договор ассоциации законное право убить Марию? Или же ей необходимо — о ужас! — буквально подписать смертный приговор своей кузине? После откровений о заговоре Бэбингтона она и сама желала смерти Марии, но все же предпочла бы, чтобы заговорщица приняла смерть от руки частного лица и ей не пришлось бы самой ее убивать.