Елизавета. Золотой век Англии - [168]

.

Вскоре стало ясно, что дальше погребение откладывать нельзя[1588]. В четверг 28 апреля, через четыре дня после Пасхи, похоронная процессия длиной в полмили направилась к Вестминстерскому аббатству. Ее возглавляли 260 бедных женщин из местных домов призрения. Женщины, одетые в черное и покрывшие головы льняными платками, шли рядами по четыре. За ними следовали служащие королевского двора, градоначальник, олдермены Лондона и судьи. Вслед за ними шли тайные советники, епископы, архиепископ Кентерберийский и представители знати в порядке возрастания титула. Далее следовали придворные дамы Елизаветы. Шествие замыкали Рэли как капитан королевской гвардии и его солдаты, маршировавшие по пять человек в ряд. Их алебарды были направлены в землю и обернуты черной тканью[1589].

Граф Вустер, сменивший Эссекса на посту королевского конюшего, символично вел в поводу верховую лошадь без наездника. В процессии участвовал и посол Франции де Бомон; он покрыл голову черным капюшоном и облачился в длинные черные траурные одеяния, а длина его шлейфа составляла около пяти метров. Скарамелли прийти отказался, объяснив это тем, что своим присутствием в протестантской церкви он мог оскорбить папу и поставить под угрозу спасение своей души[1590].

Тело Елизаветы во время церемонии располагалось на самом видном месте. Обитый пурпурным бархатом гроб стоял на открытой повозке, запряженной четырьмя крупными лошадьми, каждая из которых была накрыта черным бархатом с вышитыми на нем гербами Англии и Ирландии. На украшенной металлом и тканью деревянной крышке гроба, теперь уже плотно закрытой, было вырезано проработанное до мельчайших деталей изображение королевы, одетой в одеяния монарха, с короной на голове и скипетром в руке. По словам свидетелей, тщательно раскрашенный рельефный портрет «был исполнен столь искусно, что королева на нем выглядела как живая»[1591]. Тканевый навес над повозкой удерживали шестеро рыцарей, одетых в мундиры с гербами; двенадцать баронов, по шестеро с каждой стороны, держали в вытянутых руках гербовые знамена ярких цветов. Сразу за ними шла маркиза Нортгемптон, назначенная Сесилом главной плакальщицей, в сопровождении главных союзников последнего — Ноттингема и Бакхёрста, полностью одетых в черное.

Яков предложил роль главной плакальщицы Арабелле Стюарт, ближайшей из своих живущих родственниц, но та отказалась. Елизавета всегда относилась к ней с пренебрежением и на долгие годы сослала ее в Дербишир, а потому теперь, заявила Арабелла, ее «никто не заставит выйти на сцену и участвовать в этом спектакле»[1592].

Похоронная церемония в аббатстве началась с проповеди и продолжилась надгробной речью, которую произнес последний алмонарий королевы Энтони Уотсон, епископ Чичестерский. За этой речью последовали псалмы и молитвы, а после гроб Елизаветы с ее изображением был опущен в могилу в крипте под алтарем капеллы Генриха VII[1593]. Какое-то время спустя останки королевы по приказу Якова были перемещены в специально построенную усыпальницу в северном нефе капеллы, где покоятся и поныне[1594].

К моменту погребения королевы Яков еще не завершил свое неспешное путешествие в Лондон. В тот день он и его шотландская свита добрались лишь до Хинчинбрук-хауса недалеко от города Хантингдон, где Яков и провел весь день за охотой и пирами. В компании своих приближенных он наслаждался изысканными мясными и рыбными блюдами, вином и играми, «и пиров, сравнимых с этим… не устраивали с тех пор, как он отправился в свое путешествие из Шотландии»[1595]. После Яков встретился с главами колледжей Кембриджа, которые, надев свои алые мантии, приветствовали его, склонившись в глубоком поклоне с непокрытой головой.

Хинчинбрук-хаус принадлежал дяде будущего цареубийцы и лорд-протектора Англии Оливера Кромвеля, который в детстве часто проводил там время за играми.

Эпилог

Утром в день кончины Елизаветы Роберт Сесил отправил Якову копию прокламации о присвоении тому королевского титула, а также настоял на том, чтобы новый король восстановил в полномочиях Тайный совет, что Яков и сделал[1596]. Кортеж нового монарха — осаждаемый «рыцарями», ищущими расположения нового господина, возможности поступить на службу или просто перемен, — двигался из Эдинбурга на юг не быстрее улитки, в то время как в Лондоне Сесил и лорд Генри Говард всеми силами пытались убрать Рэли и Кобэма — Говард звал их «проклятым дуэтом» — подальше с глаз долой[1597]. Тем не менее помешать Якову, чтившему память Эссекса и его сторонников, освободить графа Саутгемптона из Тауэра им не удалось[1598].

В апреле Яков полностью восстанавливает Саутгемптона в правах, возвращая ему все земли и титулы[1599]. Двенадцатилетний сын Эссекса Роберт, который едва знал своего отца и остался сиротой после переезда матери к новому мужу, ирландскому дворянину Ричарду Бёрку, графу Кланрикарду, был призван ко двору и посвящен в пажи принца Генри. В течение следующего года мальчик получил обратно все причитающиеся ему владения и титулы[1600].

Несмотря на это, складывалось впечатление, что Сесилу волноваться не о чем. Покидая Холируд, Яков посылает ему записку: «Я счастлив иметь советника столь верного и мудрого, посему оставляю похвальные слова для того, чтобы высказать их вам лично»