Елизавета Тюдор - [56]

Не встречая поддержки своим претензиям ни во Франции, ни в Испании, она с радостью ухватилась за руку помощи, протянутую из Рима, — ту самую, что подписала буллу об отлучении Елизаветы. Мария вступила в переписку с папой через некоего итальянского банкира Ридольфи — весьма легкомысленного болтуна и прожектера, гордого тем, что его почтили вниманием столь высокопоставленные особы и папа поручил ему распространить текст своей буллы в Англии. Ридольфи, как и отцам иезуитам, государственный переворот, возведение на престол Марии Стюарт и восстановление католичества в Англии представлялись чрезвычайно легким делом. Необходимо было, по его мнению, лишь склонить Филиппа II к посылке сюда небольшого экспедиционного корпуса, возможно, из Нидерландов, из состава армии герцога Альбы. Остальное довершит внутренняя оппозиция: по мнению Ридольфи, все английские аристократы были приверженцами Норфолка, а каждый второй англичанин — тайным католиком. Норфолка к тому времени выпустили из Тауэра, и он оставался лишь под домашним арестом. Ему в плане Ридольфи отводилась важная роль: исходя из обстоятельств, он должен был либо арестовать Елизавету и добиться от нее отречения в пользу Марии, либо освободить последнюю, а потом двинуться на Лондон. Итальянец часами обсуждал эти планы с испанским послом и герцогом Норфолком, который постепенно стал поддаваться уговорам и сам начал верить фантазиям двух иностранцев о тысячах англичан, которые поднимутся за него и Марию. Издали схема выглядела еще более привлекательной, и папа активно включился в переписку с Ридольфи и Марией по этому поводу.

Флорентийский банкир, вооруженный верительными грамотами от шотландской королевы и герцога Норфолка, а также картой предстоящей высадки испанцев, изобиловавшей нелепыми ошибками, изобличавшими его более чем приблизительное знакомство с географией Англии, отправился в большой дипломатический вояж по Европе. Первым на его пути был герцог Альба в Нидерландах. Выслушав оптимистический щебет Ридольфи, человек, который уже пять лет огнем и мечом пытался насадить католицизм среди еретиков, откровенно назвал план вторжения в Англию сумасшествием. Своему королю он написал, что, если Норфолку действительно удастся поднять восстание и удержать столицу дольше месяца, Испания может поддержать его, но она ни в коем случае не должна брать инициативу на себя. Филипп пребывал в задумчивости. Англия и ее королева все больше досаждали ему негласным потворством его мятежным подданным в Нидерландах, грабительскими рейдами пиратов и тем невинным бесстыдством, с которым Елизавета присвоила себе его флот с золотом в 1568 году и сокровища его колониальных рудников. Испанские «интервенционисты» громко требовали возмездия за пролившуюся кровь английских католиков. Однако король, как и Альба, прекрасно сознавал, что у него нет ни сил, ни средств открывать войну на два фронта. Тем не менее переписка между ним, папой и Марией Стюарт оживилась. Это и привлекло внимание английских спецслужб, неусыпно следивших за шотландской королевой и ее корреспондентами как в самой Англии, так и на континенте. Одно из зашифрованных писем от Ридольфи к Марии попало в руки контрразведки Фрэнсиса Уолсингема. Его удалось дешифровать, хотя имена, упомянутые в нем, и остались закодированными. Через некоторое время перехватили посыльного с деньгами для Марии от герцога Норфолка, а обыскав дом последнего, обнаружили коды и ключи к шифрам. Вся схема заговора Ридольфи легла на стол Уильяма Сесила. Норфолка немедленно арестовали, и английская Фемида устами пэров королевства без задержки вынесла ему смертный приговор за государственную измену.

Елизавете оставалось лишь подписать его, но у нее рука не поднималась сделать это. Норфолк был ее младшим и ближайшим родственником, пусть не по годам заносчивым и не по заслугам гордым. Напрасно советники нашептывали ей, что герцог слишком далеко зашел в своих интригах, что он навсегда останется ее врагом и центром притяжения всех оппозиционных сил и что его необходимо устранить в интересах ее личной безопасности и для блага королевства. Королева не считала, что ее личная безопасность стоит пролития крови Ховардов — крови, которая текла и в жилах ее матери. Кроме того, сказывалась ее нелюбовь брать на себя ответственность за приговор, связанный со столь суровым наказанием. У ее доброжелателей были сильные аргументы: ее жизнь или смерть не являлись частным делом, от них «зависит все государство, крах целой страны и переворот в религии. И если из-за небрежности или женской жалости это произойдет, что она ответит Господу?». Королева, казалось, сдалась и подписала приговор, но тут же отозвала его обратно. Уильям Сесил обреченно писал: «Ее Величество всегда была милосердной и из-за своего милосердия терпит больший ущерб, чем из-за строгости. Она же полагает, что ее больше любят за то, что она причиняет себе вред. Сохрани ее, Господь, надолго среди нас». Спустя месяц измученная сомнениями Елизавета снова поставила подпись под смертным приговором Норфолку, но в ночь накануне приведения его в исполнение взмыленный посыльный прибыл к Сесилу с распоряжением отсрочить казнь. Эта история повторилась еще дважды, прежде чем королева приняла наконец роковое решение. Она написала своему верному министру: «Мой разум раздваивается, и та половина, где гнездятся привязанность и симпатия, не может поверить другой». Но вторая половина, обремененная грузом ответственности, как всегда, перевесила.