Елизавета Тюдор - [35]
Постепенно все вошло в нормальную колею. Слухи утихли, Елизавета вернулась к делам, и Сесил опять контролировал ситуацию. Но Роберт Дадли был не из тех, кто легко сдается. Теперь он был свободен, и королева по-прежнему оставалась его заветной целью. Оправившись от удара судьбы, Белый Медведь возобновил атаки. Он дарил Елизавете удивительные по красоте и фантастические по стоимости подарки, устраивал в ее честь празднества, турниры и водные забавы. Королева всегда любила танцевать с ним — Дадли был великолепным партнером, и, склоняясь к ней в танце, лорд Роберт как бы невзначай спрашивал: почему бы ее величеству не выбрать себе супруга из собственных подданных? Он конечно же был в курсе всех ее матримониальных игр и интриг с многочисленными иностранными претендентами. Они, несомненно, немало веселились, обсуждая, как ловко Елизавета удерживала тех обещаниями, которые не собиралась выполнять. Более того, лорд Роберт участвовал в выработке этой политики и как министр двора активно ее осуществлял: поддерживал то одного, то другого претендента, принимал их послов и обещал употребить все свое влияние на королеву в пользу того или иного государя. Но при этом он никогда не скрывал своих надежд, что она сделает выбор в его пользу. «Ни один добрый англичанин и верный подданный не посоветует королеве выйти за иностранца», — бросил он как-то в полемике герцогу Норфолку. Его ходатаи при дворе спрашивали Елизавету, выйдет ли она за лорда Роберта. «Нет, — отвечала она, — тогда подданные станут называть меня просто “леди Р. Дадли”». Но это поправимо, надо всего лишь сделать его королем, а не консортом. Елизавета только смеялась и качала головой.
Однажды Роберт Дадли заявил, что «знает королеву лучше, чем кто бы то ни было». Это было правдой, но всели закоулки ее души были ему ведомы? Интересно, что думал он о ее публичных заявлениях о намерении никогда не выходить замуж? Считал политической игрой или допускал, что они могут быть серьезными, но, как многие мужчины, верил, что его неотразимое обаяние заставит ее забыть о странных идеях? С другой стороны, Елизавета делала так много противоречивых заявлений (то она не выйдет замуж вообще, то выйдет только за иностранного принца, то только за англичанина), что можно было потерять терпение. Дадли отлично знал одно: у него нет соперников в сердце королевы и единственное препятствие на пути к их браку — она сама.
Да, она любила его, он был ей по душе, и ей становилось хорошо, когда он находился рядом. Но делать его королем? Зачем, если он и без того привязан к ней — должностью министра двора, тщеславием фаворита? Дадли честолюбив, у него множество недоброжелателей, и его дальнейшее возвышение вызовет при дворе склоки, фракционный раскол. Отдав руку ему, королева растеряет своих коронованных поклонников и сразу лишится возможности для маневра на международной арене. Уильям Сесил, улучив момент, рискнул представить ее вниманию записку-меморандум с анализом преимуществ и недостатков предполагаемого брака с Дадли. Первых он не нашел вовсе: «Мы ничего не достигаем браком с ним ни в отношении приумножения богатства, ни в смысле прибавления политического веса, достоинства или власти. К тому же станут думать, что клевета о нем и королеве была правдой. Он не будет печься ни о чем, кроме как о наделении своих личных друзей богатством, должностями и землями, что оскорбит остальных. Он опозорен смертью его жены. Он весь в долгах. И кажется, выказал себя ревнивым по отношению к ее величеству». Мудрость подсказывала ей, что брак с Дадли будет политической ошибкой.
Но, как истинная женщина, Елизавета не могла отказаться от него раз и навсегда. Понимал ли он, что и в отношениях с ним она постепенно усвоила ту же манеру поведения, что и с теми, кого нещадно дурачила, постоянно поддерживая в них огонек надежды и никогда не говоря ни «да» ни «нет»? Дадли же, кажется, потерял рассудок. В 1561 году он стал искать себе новых сторонников и обратился за помощью к Филиппу II Испанскому через его посла де Куадру. В конце концов у Филиппа были все основания считать Дадли «своим человеком»: он спас ему жизнь и у них всегда были неплохие отношения. Теперь лорд Роберт предлагал ему совершенно фантастический проект: Филипп поддерживает его притязания и убеждает Елизавету выйти за него замуж, а он, в свою очередь, став королем, добивается возвращения самой королевы и всей страны в католичество и примирения с папой, то есть выполнения тех самых условий, которые когда-то ставил Елизавете сам испанский король. Какое великолепное самообольщение! (Не говоря уже об изрядном цинизме: будущий оплот европейского протестантизма торгует своими религиозными убеждениями, чтобы заполучить королеву и корону.) Но насколько симптоматичен был этот проект: как в свое время Филипп, Дадли полагал, что стоит ему стать королем Англии — и Елизавета исполнит все, чего он пожелает. Сменить в четвертый раз за полвека вероисповедание целой страны? — Конечно, лорд Роберт! Пойти на унизительное примирение с папой, забыв обо всех оскорблениях, нанесенных Римом ее матери и ей самой? — Разумеется, Робин. А ведь он не был глуп и считал, что прекрасно знает королеву. Может быть, Дадли просто хотел ввести Филиппа в заблуждение пустыми обещаниями? Но оба были трезвыми политиками и не стали бы тратить время на заведомо нереальные прожекты. Эти люди попросту недооценивали Елизавету как самостоятельную личность в политике и наивно полагали, что им легко удастся сделать из королевы пешку.
