Елизавета Тюдор - [19]

В июле в Англию прибыл принц Филипп и обвенчался с королевой Марией на полпути к Лондону, в Винчестере. В его лице Елизавета неожиданно обрела адвоката: ее вернули ко двору и поселили во дворце Хэмптон-Корт рядом с покоями кардинала Реджинальда Пола, папского легата, очевидно, для острастки. Филипп справедливо полагал, что лучше не делать из Елизаветы религиозную мученицу, а склонить ее к принятию католической веры и выиграть очко в политической борьбе с протестантами.

У его невестки не было особого выбора: Мария перешла к жестоким репрессиям против тех, кто оставался верен реформированной религии. Повсюду горели костры, на которых, корчась в огне и задыхаясь от дыма, отдавали души Богу упорствующие в протестантской вере ученые-теологи, священники и простолюдины, женщины и старики. В Оксфорде одного за другим сожгли трех епископов — сподвижников Генриха VIII в деле Реформации: Ридли, Латимера и Кранмера, бывшего архиепископа Кентерберийского, который некогда защищал принцессу Марию от гнева ее отца. Королева Мария была не против сохранить старику жизнь при условии, что он вернется в лоно истинной католической церкви. Однако, даже став свидетелем страшных мук Ридли и Латимера, он не покорился и предпочел последовать за ними.

В разгар гонений протестантский священник и поэт Томас Брайс написал удивительный по силе стихотворный мартиролог, перечислив в нем имена протестантских мучеников и то, каким казням они подвергались. И каждая строфа его поэмы, полная гнева, исступленной веры и надежды на избавление, заканчивалась рефреном «Мы ждали нашу Елизавету»: «Когда достойнейший Уоттс кричал, охваченный пламенем, / Когда Симпсон, Хоукс и Джон Ардайт вкусили гнева тирана, / Когда предавали смерти Чемберлена, / Мы ждали нашу Елизавету».

Она была единственной надеждой для отчаявшихся и гонимых протестантов. Многие из них никогда не видели ее, но лелеяли светлый образ девы в белых одеждах, страдающей вместе с ними, и верили, что придет час и она избавит их от тирании той, которую они прозвали Кровавой.

Реальная Елизавета не была сделана из того теста, из которого получаются святые и мученики. Не была она и фанатиком. В двадцать один год она была политиком — причем политиком искусным. Это помогло ей найти общий язык с Филиппом, который, хотя и был ревностным католиком, все же мыслил такими категориями, как компромисс и политическая целесообразность. При дворе даже поговаривали, что Елизавете удалось пробудить в нем особую симпатию — если этот Габсбург с вяло текущей кровью вообще был способен кем-то увлечься. Так или иначе, но увещевания Филиппа и угрозы Марии подействовали, и Елизавета объявила, что готова всерьез поразмыслить над переходом в католичество. Ей принесли гору книг, тексты Священного Писания, и, проведя над ними в уединении несколько дней, она вышла якобы просветленная и заявила, что искренне готова принять ту веру, которую теперь считает истинной. Она боролась за свою жизнь, и лицемерие было эффективным оружием. Спустя некоторое время Елизавета вместе с Марией присутствовала на католической мессе. Мрачно подозрительная королева не верила в истинное раскаяние и обращение своей сестры, как не верили в это и ее ближайшие советники. Что бы ни делала Елизавета, жаловалась ли на болезни, возносила ли католические молитвы, писала ли «доброй сестре» верноподданнические письма с изъявлениями любви и преданности — все казалось королеве коварной игрой. Интуиция, по-видимому, ее не обманывала. Раздраженная, она приказала сестре покинуть двор. Несмотря на жалобы на нездоровье, слабость и неспособность подняться с постели, той пришлось отправиться в путь. Но напоследок Елизавета решила еще раз продемонстрировать, какой праведной католичкой она сделалась, и с середины пути послала назад слугу, чтобы он привез четки, молитвенники и другую утварь, необходимую для католической службы. Финальный акцент тем не менее не удался: Мария лишь пришла в раздражение от столь лицемерной игры.

В ноябре 1554 года тридцативосьмилетняя королева неожиданно объявила, что ждет ребенка, на что уже никто не надеялся. Появление наследника от англо-испанского брака могло бы изменить весь ход не только английской, но и европейской истории, безусловно закрепив успех Контрреформации. Одни ждали родов с тревогой, другие — с надеждой. Для принцессы Елизаветы появление ребенка означало бы конец ее надеждам когда-либо взойти на престол, и вся ее дальнейшая жизнь виделась в этом случае лишь жалким прозябанием с каждодневным притворством, религиозным лицемерием, заискиванием перед сестрой и ее потомством и страхом, вечным страхом за свою жизнь. Она тем не менее принялась собственноручно вышивать подарок будущим племяннику или племяннице — детский набор с чепчиком из белого атласа, шелка и кружев (он и по сей день хранится в замке Хивер). Одному Богу известно, какие мысли теснились у нее в голове, когда она склонялась с иголкой над шитьем. Или дьяволу?..

Ребенок между тем так и не появился на свет, беременность оказалась истерической фантазией Марии. Многие вздохнули с облегчением.