Елизавета Тюдор - [41]

Граф остановился напротив Фредерико и посмотрел ему прямо в глаза:

— Мы договорились?

— Да, — тихо произнёс Фредерико, не отводя взгляда в сторону.

— Надеюсь, тебе не придёт в голову вести двойную игру, — сказал граф и вынул письмо из-за пазухи, — вот что надо передать Генриху, — с этими словами он вышел из комнаты.

— Мне пришло в голову именно это, — Фредерико поднёс подложное письмо к свече, — вести двойную игру, граф.

Когда он прискакал в Кале, Генрих уже узнал о проводимых между Францией и Испанией мирных переговорах. Он прочёл письмо, призывающее его продолжать наступление, и оглушающее расхохотался:

— Они меня держат за дурака, думая, что могут использовать короля Англии в своих интересах, — Генрих стукнул кулачищем по столу, — не выйдет. Война с Францией продолжается. Я возвращаюсь в Англию. Но герцог Саффолк остаётся здесь для обороны Булони…

Глава 10 Январь, 1547 год

Несколько раз за последние три года опасалась Елизавета за жизнь мачехи. Они постоянно переписывались, и Бэт привязывалась к ней всё больше и больше.

«Если отец вас казнит, я этого не вынесу, — писала Елизавета Екатерине в одном из писем, — вам следует быть осторожнее и меньше доверять тем, кто вас окружает».

То и дело Генрих начинал верить тем, кто настраивал его против жены и отправлял за ней стражу. В последний момент ей всегда удавалось избежать наказания за несовершённые грехи — Екатерина обладала удивительным даром успокаивать короля и убеждать его в своей невиновности.

Бэт всё это не успокаивало. Она постоянно волновалась. В страхе потерять ещё одну ставшую ей близкой женщину, Елизавета обдумывала разные способы спасения мачехи от гнева отца, понимая, что неспособна защитить ни её, ни саму себя. Екатерина заботилась о детях Генриха, как могла. Для Елизаветы и Эдуарда были наняты лучшие учителя. На них обратили внимание и заботились больше, чем когда-либо. Но самое главное случилось позже. Екатерина сделала то, что казалось совершенно невозможным…

— Признать Марию и Елизавету? — Генрих полусидел на кровати, не в силах пошевелиться. Боль мешала как следует осознать слова жены.

— Да, ваше величество, именно так, — Екатерина произнесла тихо, но твёрдо, — Эдуард слаб. Мальчик вряд ли проживёт долго. И тогда кто займёт его место? Тюдоров на престоле сместит кто-то другой.

Некоторое время Генрих молчал. Его и самого мучили похожие мысли. До Елизаветы очередь, скорее всего, не дойдёт. Но уж больно напоминала она ему самого себя. Девочка явно обладала твёрдым характером, была умна и развита не по годам. В отличие от Марии, она всегда с удовольствием общалась с отцом и ладила со всеми его жёнами.

— Пожалуй, ты права, — произнёс наконец король, в интересах Англии сейчас признать дочерей законными наследницами престола, — его голос уже не звенел раскатистым громом и не обрушивался на собеседника всей своей мощью. Несмотря на внушающую ужас фигуру, Генрих скорее вызывал жалость, чем страх.

Ночью он опять плохо спал. Он думал о том, что сказала ему Екатерина, и вспоминал детей. Все трое родились от разных женщин, все трое были разными внешне и очень отличались характером. Мария, яростная католичка, походила на мать — довольно-таки сильную характером, упрямую, но не очень умную женщину. Она не была красива. Её лицо с плотно сжатыми губами и тяжёлым взглядом не вызывало к себе расположения. Старшая дочь плохо сходилась с людьми и не дружила ни с Елизаветой, ни с Эдуардом. Бэт, уже в тринадцать лет прекрасно образованная, умная девочка, была удивительным образом похожа и на мать и на отца. В её внешности сочетались, казалось бы, несочетаемые черты обоих родителей. В ней отсутствовало сумасшедшее кокетство Анны, но Генрих не раз замечал, что она притягивает взгляды мужчин. Что-то неуловимое витало вокруг неё, не красота, а сверхъестественная, магическая способность, присущая и её матери тоже, влюблять в себя. Бэт дружила со всеми жёнами отца и обожала младшего брата. «Родилась бы она мальчиком», — вздохнул Генрих.

Здоровье Эдуарда было слишком слабым. Единственное, что беспокоило Генриха, это болезненное состояние сына. Он рос сообразительным мальчиком, хорошо учился, не был замкнут, а внешне скорее походил на девочку. Золотые кудри, пухлые губы и мягкий подбородок никак не придавали его облику мужественности.

— Внешность не самое главное, — Генрих сел на кровать, с трудом пошевелив больными ногами, — главное то, что он нездоров. И тут Екатерина права. Именно в этом. После Эдуарда на трон должны взойти мои дети и продолжить род Тюдоров. Признать необходимо обеих дочерей. Кто из них сумеет удержать в своих руках власть, неизвестно, но Мария старше Бэт. Поэтому Елизавету лишать права унаследовать престол было бы глупо, — Генриху стало не хватать воздуха, голова закружилась.

Он снова упал на подушки. Запах, исходивший от гноящихся ран, не забивался ни благовониями, ни мазями, которыми лечили его врачи. Немощность, вселившаяся в человека огромной душевной мощи, больше всего выводила его из себя.

— Что самое ужасное в этой болезни? В подкрадывающейся откуда-то сзади невидимой тенью смерти? — рассуждал Генрих сам с собой. — Самое ужасное, что у тебя ещё есть столько желаний, столько чувств, столько целей. А сил их выполнить нет. Нет сил просто встать и идти. Нет сил любить, не сил воевать, сердиться, радоваться. Жизнь вытекает из тела вместе с гноем, что выделяется из ран, по каплям. Король, что обладает властью, данной ему Богом, не может владеть собой, своими ногами, руками, головой. Он бессилен перед слабостью, сковавшей его хуже любых цепей. Такая медленная смерть гораздо тяжелее пыток, четвертования и дыбы.