Елизавета Петровна - [253]

– Но зачем же вы отпустили его?

– Я хотел сперва переговорить с вами.

– О чём же говорить с сообщницей убийцы?

– Я могу похоронить эту тайну… Никто, кроме меня, не будет знать об этом.

– Вот как?.. И ваша цена, граф? – с нескрываемым презрением спросила княжна.

– Вы сами, – ответил граф и приблизился к ней.

– Отойдите, граф, – остановила его княжна, – или я позвоню.

– Вы раскаетесь. Я захвачу Никиту и отдам его в руки правосудия.

– Я сожалею только, что вы этого давно не сделали.

– Но тогда вы погибли.

– Вы наивны, граф! Кто может поверить оговору убийцы княжны Полторацкой или вашему сумасшедшему бреду?

– У меня есть доказательства, что вы – не княжна.

– Какие?

– Вы были очень схожи с покойной княжной, но случай сделал между вами некоторое различие. У вас на безымянном пальце правой руки искривлён ноготь, вы занозили руку, когда вам всего было десять лет, и у вас сделался ногтоед… С княжной этого не случалось.

Молодая девушка невольно вздрогнула при этих словах графа и побледнела, но моментально оправилась.

– Вы правы. Этот случай был с Таней, но вы ошибаетесь в дальнейшем; осенью, за тем летом, в которое случилось с нею это несчастье, занозила тот же палец и я. У меня тоже сошёл ноготь и вырос несколько неправильным. Я тогда ещё ребёнком решила, что это меня наказал Бог за то, что я радовалась, что между мною и Таней есть хотя какое-нибудь различие.

– Это сказка, быстро и умно придуманная, и меня вы ею не убедите. Так вы хотите, чтобы я начинал дело?

Княжна долго, пристально, молча смотрела на него, стоявшего, по её желанию, в почтительном отдалении. Граф принял это за колебание и подумал, что она сдаётся. Однако княжна воскликнула:

– Так неужели же вы думали, что я пойду с вами на эту позорную сделку?.. Вы ошиблись… Мне грустно только одно, что до такой низости дошли именно вы. Если бы это сделал действительно польский граф, чужестранец, то я могла бы думать, что добывать себе женщину таким неприглядным способом в обычаях его родины… Но на это решились вы, русский человек.

– Я вас не понимаю, – побледнел граф.

– Вы – не граф Свенторжецкий. Вы выдали себя мне своим последним рассказом о ногте покойной Тани… Вы – Осип Лысенко, товарищ моего детства, принятый как родной в доме моей матери. Я уже давно, встречая вас, вспоминала, где я видела вас. Теперь меня точно осенило. И вот чем вы решили отплатить моей матери за гостеприимство!.. Идите, Осип Иванович, и доносите на меня кому угодно… Я повторяю, что сегодня же расскажу всё дяде Сергею, а завтра доложу государыне. Я сделаю даже больше. На днях в Петербург ожидают вашего отца по пути в действующую армию, где он получает высокий пост. Я расскажу ему, как нравственно искалечила его сына иноземка-мать.

Свенторжецкий стоял пред нею бледный, уничтоженный.

– А теперь довольно!.. – И молодая девушка сильно дёрнула сонетку, а затем приказала лакею: – Проводите графа! До свидания, – обратилась она к Иосифу Яновичу, – не забывайте меня…

Она грациозно протянула графу руку. Он машинально поцеловал её и вышел.

VIII МЕЖДУ СТРАХОМ И НАДЕЖДОЙ

Весь путь от княжны до дома прошёл для Свенторжецкого незамеченным. Он решительно не помнил, как он оделся, сел в сани и приказал ехать домой, даже как снял дома верхнее платье и прошёл в свой кабинет. Всё это в его памяти было подёрнуто густым, непроницаемым туманом. Лишь спустя порядочно долгое время он очнулся и воскликнул:

– Посрамлён, опозорен!.. Безумец, я думал найти в ней рабу, а встретил врага, и врага сильного.

Он бросился на диван и глубоко задумался.

«Неужели я ошибся, неужели она действительно настоящая княжна? – Неслось в его голове, но он тотчас же отгонял эту мысль. – Нет, не может быть! Несомненно, она – самозванка. Ведь всего недели полторы тому назад, вот здесь, в этом самом кабинете, предо мною сознался Никита Берестов, её отец. Надо бороться, надо победить её, нельзя дать так насмеяться над собою».

Необузданный по природе и по воспитанию, молодой человек выходил из себя, как от оскорблённого самолюбия, будучи одурачен девчонкой, так и потому, что понравившаяся ему игрушка, которую он уже считал своею, вдруг стала для него недосягаемой.

«Отойдите, граф, или я позвоню!» – раздавался в его ушах голос девушки, и он отошёл.

«Нет, нет, она будет моею во что бы то ни стало! – думал он. – Она, конечно, никому не пойдёт говорить о нашем разговоре, не пойдёт докладывать императрице, а я уличу её очной ставкой с Никитой. Она не посмеет отпереться и сдастся».

Искра надежды снова затеплилась в сердце графа, и он позвонил.

Явился Яков, всё ещё служивший у графа, так как отпуск его на волю, несмотря на уплаченные за него графом помещику деньги, ещё не состоялся, ввиду того что ещё не были окончены все формальности, и спросил:

– Что прикажете, ваше сиятельство?

– Вот что: мне необходимо снова повидать этого странника, что к княжне ходил. Ты ведь знаешь, где найти его?

– Молодцы мои сказывали, что выследили его берлогу. Он живёт в лесу, неподалёку от дома княжны.

– А может быть, он оттуда ушёл? Так как же быть?

– Опять у калитки дома княжны подстеречь его или у кабака дяди Тимохи; есть такой там, на выезде из предместья, по ночам торгует, более для беглых да для таких, как этот, странников.