Элизабет Костелло - [26]

Как это получается? Человечество неизменно поставляет кадры мыслителей-интеллектуалов, и каждое их поколение все в большей степени дистанцируется от Бога, чем, скажем, Рамануджа, но тем не менее после обязательного двенадцатилетнего и дополнительного шестилетнего образовательных циклов они умудряются вносить свою лепту в расшифровку Великой Книги Природы с помощью исследований в области психологии и математики. Если предположить, что сущность человеческая тождественна Господней, разве не вызывает подозрения то обстоятельство, что требуется целых восемнадцать лет, чтобы человека сочли пригодным к расшифровке сценария Господа Бога? Ведь это довольно большая часть отмеренной ему жизни! Почему не пять минут? Почему не пятьсот лет? Может, все дело в том, что данный феномен есть не следствие расцвета способностей, позволяющих всё с большим успехом раскрывать тайны природы, а разрастание довольно узкой самовоспроизводящей традиции интеллектуальных игр? Ее сильная сторона — это изощренная система логических построений, точно так же, как в шахматной игре, и эту традицию, исходя из своих резонов, люди пытаются поместить в центр Вселенной.

Я понимаю, что, если я хочу, чтобы уважаемая аудитория восприняла меня серьезно, мне следовало бы внести свою лепту в общий поток западной философской мысли, где человек и животное, разумное и неразумное далеки друг от друга, как два берега, но что-то во мне сопротивляется этому, что-то подсказывает, что эта уступка может отнять у меня победу.

Для Разума вполне естественно утвердить себя в качестве основы основ Вселенной. Другого и ожидать нельзя. Развенчать самое себя? Системы, построенные на главенстве Разума, как и все тоталитарные системы, неспособны на это. Если бы существовала точка зрения, опираясь на которую можно было разоблачить систему, то логика Разума подмяла бы под себя и ее — как в любой тоталитарной системе.

В древние времена голос человеческого разума был громче рыка льва и рева дикого буйвола. Человек вступил в битву со львом и буйволом и через множество поколений победил полностью и бесповоротно. Сегодня эти существа утратили свою прежнюю мощь, их уделом стало молчание. Они наши пленники, но они мужественны в своем нежелании общаться с нами. Так они поступают все, за исключением таких как Красный Питер, — все, за исключением уникальных в своем роде обезьян.

Но, как нам кажется, эти уникальные экземпляры, во всяком случае некоторые из них, близки к тому, чтобы нарушить свое молчание, и поэтому стали раздаваться голоса с требованием принять человекообразных, как обладателей великого дара — разума, в сообщество людей. Согласно этому суждению, будучи человекоподобными, то есть гуманоидами, эти существа должны иметь те же права, что и все остальные, к этому сообществу относящиеся. Какие же это права, спросите вы. Хотя бы такие, отвечают сторонники этой идеи, какие мы предоставляем умственно неполноценным членам сообщества Homo sapiens: право на жизнь, право на защищенность от насилия и физических мук, право полного равенства перед законом.

Однако это совсем не то, что стремился доказать Красный Питер (через своего „бытописателя“ Франца Кафку), когда в ноябре 1917 года предложил заслушать в Академии наук доклад о своей жизни. Пафос его выступления можно понимать по-разному, но только не как просьбу считать его умственно неполноценным человеком, несчастным недоумком.

Красный Питер не был специалистом по приматам, он предстал перед ученым собранием как клейменое, израненное животное, озвучившее свои страдания на языке людей.

Я не специалист в области философии сознания, но демонстрация животного перед ученым собранием, пусть даже неявная, для меня словно незажившая рана, и каждое слово бередит ее.

Если Красный Питер решился перейти от молчания зверя к бормотанию „разумных“, добровольно, хотя и с муками, определив себе роль жертвы, то Кафка с рождения был обречен на эту роль и, видимо, предчувствовал, какое избиение „избранных“ будет учинено вскоре после его кончины. А теперь, чтобы продемонстрировать свою терпимость к научному методу, я собираюсь воспользоваться им и изложить вам свой взгляд на феномен Красного Питера, причем намерена подтвердить свою теорию документально».

И тут Элизабет Костелло с совершенно несвойственной ей горячностью потрясла в воздухе пачкой бумаг.

«В 1912 году по инициативе Академии наук Пруссии на острове Тенерифе начала свою работу биологическая станция, где производились эксперименты, связанные с мыслительными способностями обезьян, в частности шимпанзе. Станция действовала до 1920 года.

Среди работавших там ученых был психолог Вольфганг Кёлер. В 1917 году он опубликовал монографию „Менталитет обезьян“ с описанием своих опытов. В апреле того же года Франц Кафка публикует рассказ „Доклад для академии“. Читал ли Кафка книгу Кёлера, я не знаю. В письмах и дневниковых записях Кафки об этом не упоминается, а его библиотека при нацизме исчезла. Правда, в 1982 году около двухсот книг из нее нашлось. Монографии Кёлера среди них не было, но это еще ничего не доказывает. Я не считаю себя знатоком творчества Кафки. Я вообще никакой не знаток. Мой статус в этом мире никак не зависит от того, окажусь я права или неправа по поводу того, читал ли Кафка книгу Кёлера. Мне сдается, что читал, и хронология обеих публикаций говорит в пользу моего предположения.