Элизабет Костелло - [20]

Он заводит ее, только чтобы развлечься. Ей ли этого не знать! Ему осточертела говорильня про африканский роман. Ему надоела и она, и ее спутники, ему хочется чего-то нового. Или кого-то.

Певичка окончила свое выступление и удостоилась жидких аплодисментов. Она кланяется один раз, потом еще один и берется за балалайку. Оркестр исполняет «казачок».

Умение Эгуду переводить любое несовпадение во взглядах в план личных взаимоотношений вызывает у нее наибольшее раздражение, которое в присутствии Стива и Ширли у нее хватает здравого смысла скрывать, чтобы дело не кончилось скандалом. Что же касается его конька, изустного романа, на котором он заработал себе известность как лектор, то Элизабет считает эту концепцию в корне ошибочной. Она бы нашла, что сказать. Она сказала бы: роман о народе с приоритетом изустной культуры и изустный роман — совершенно разные вещи, точно так же, как роман о женщинах и женский роман — не одно и то же.

По ее мнению, вся трепотня Эгуду о феномене изустного романа, сохраняющего связь со звуком голоса, а следовательно, и с телом человека, романа, который, в отличие от западного своего аналога, не распался, не утратил форму и говорит языком тела, открывая глубинные его истины, — вся эта болтовня не что иное, как новый способ вытащить на свет божий старую байку о мистической душе Африки как последнем прибежище первобытных сил человека. Эммануэль винит своих западных издателей и читателей в том, что именно они заинтересованы в этом в первую очередь, однако вынуждают его «экзотизировать» Африку. Элизабет известно, что за последние десять лет он не написал ничего стоящего. Когда они встретились впервые, он мог называть себя писателем с полным основанием. Теперь он зарабатывает выступлениями, а написанные им книги служат лишь доказательством его компетентности и профессионализма. Как участник развлекательной программы он, может, и собрат. Но как писатель — уже нет. Он разъезжает с лекциями ради заработка, ради почетных наград, а также ради прочих вполне земных удовольствий — ради секса, к примеру. А почему бы и нет? Он чернокож, он экзотичен, он не утратил связь с первозданной энергией… Не молод, но прекрасно выглядит, годы придают ему импозантность. Разве устоит перед таким какая-нибудь молоденькая шведка?

— Я пошла спать, — говорит Элизабет, делая последний глоток. — Стив, Ширли, спокойной вам ночи. Приятных сновидений, Эммануэль.

Она просыпается в абсолютной тишине. На часах — половина пятого. Корабельные машины молчат. Она выглядывает в иллюминатор. Снаружи туман, но сквозь него не далее чем в километре видна земля. Должно быть, это остров Макуори. А она считала, что до него еще много часов пути. Она одевается и выскальзывает в коридор. В этот момент дверь каюты 230 приоткрывается, и в коридоре появляется русская певица. На ней вишневая блузка и черные расклешенные брюки — тот же костюм, что и во время ночного шоу. Высокие сапожки она держит в руках. В беспощадном свете ламп кажется, что ей ближе к сорока, чем к тридцати. Поравнявшись, обе отводят глаза.

Ей известно, чья это каюта, — Эгуду.

Она пробирается на верхнюю палубу. У перил — горстка пассажиров. Тепло укутанные, они смотрят за борт.

Вода кишит какими-то существами. Издали кажется, что это крупные рыбины. Черные, с блестящими спинами, они выпрыгивают из воды и кувыркаются в волнах. Ничего подобного она никогда не видела.

— Это пингвины, — говорит стоящий рядом мужчина. — Королевские пингвины. Они приветствуют нас. Они не знают, что мы собой являем.

У нее вырывается изумленный возглас.

— Как они наивны! — произносит она. — Неужели они настолько наивны?

Человек бросает на нее недоуменный взгляд и отворачивается.

Южные моря… По, Эдгар Аллан По… Он в глаза не видел этих мест, но избороздил их вдоль и поперек в своем воображении. Лодки темнокожих островитян подгребали к его кораблю. Люди казались обыкновенными — «такими, как мы», но, когда они заулыбались, зубы у них оказались не белыми, а черными. И у него, у Эдгара По, «мороз пошел по коже». Еще бы! В морских просторах много чего такого, что похоже на наше, привычное, но вовсе им не является. Морские цветы, которые раскрываются, чтобы схватить и поглотить; подобия угрей с зубчатыми, как пила, телами и свисающими вниз желудочными мешками. Там, в глубинах, зубы для того, чтобы рвать и кусать, а язык — язык для того, чтобы перебалтывать воду, улавливая питательные вещества. Это и есть подлинная функция ротового отверстия. Вот бы кто-нибудь объяснил это Эммануэлю с его байками про изустный роман. Вся штука в том, что только благодаря изумительной изобретательности природы, стремящейся к экономии, только в результате эволюционного зигзага язык, этот глотательный орган, оказался приспособленным к тому, чтобы выпевать слова.

Судно простоит на рейде до полудня, с тем чтобы у желающих хватило времени побродить среди скал. Она записалась и сразу после завтрака с первой партией пассажиров на шлюпке приближается к острову. Подход к берегу затруднен. Причалить мешает толстая подушка морских водорослей и множество камней. Один из матросов приходит ей на помощь и переносит ее на берег. Через непромокаемый плац; она ощущает его молодое, сильное тело. В его руках ей хорошо и спокойно, словно ребенку в колыбели.