Элитология Платона - [88]

II. Философская форма элитарного сознания. Философ.

«Философ», по Платону, — «любитель мудрости». Название же «мудреца» «слишком громко и пристало только Богу» (Федр, 278d). Поэтому оно применимо только для человека оставившего после себя произведения, знания того, в чем заключается истина и способного защитить свою позицию, когда кто-нибудь станет ее проверять. Иными словами — «мудрец» входит в число так называемой «элиты элит», т. е. относится к высшему звену элитной группы, является ее лидером. Платон открыто писал, что не занимаются философией и не желают стать мудрыми только невежды. Невежество тем и скверно, что «человек и не прекрасный, и не совершенный, и не умный вполне доволен собой» (Пир,204а). Поэтому-то философ занимает промежуточное положение между мудрецом и невеждой.

Полностью этой проблеме (вопросу элитарного философского сознания) посвящена VI книга «Государства». Всего лишь на нескольких страницах (484а-504с) этой небольшой по объему книги Академик формулирует основополагающие элементы того, что нами сегодня и называется «элитарным сознанием». Это первая вообще по времени теория с предельно точным описанием данного явления. На эту ее особенность обратил свое внимание еще В.Ф.Асмус в своем пространном комментарии к данному диалогу.[335] Любопытно здесь было бы отметить еще и то, что вслед за «теорией» элитарного сознания Платон в VII книге «Государства помещает свой знаменитый миф — «символ пещеры», — который как бы гносеологически завершает авторскую концепцию духовного мира человека элиты.

Говоря о высокой роли, которую должна играть «элита духа» в морально идеальном государстве (как соблазнительно было бы считать под ним постиндустриальное общество!), Платон подробно рассуждает о свойствах самой философской души (сознания). По его мнению, «робкой и неблагородной (особенно подчеркнем именно эту характеристику) натуре подлинная философия, видимо, недоступна» (Государство, 486b).

Говоря о свойствах философской души, Платон заявляет, что такие души «страстно влечет к познанию, приоткрывающему им вечно сущее и неизменяемое возникновением и уничтожением бытие… И надо сказать, что они стремятся ко всему бытию в целом, не упуская из виду, насколько это от них зависит, ни одной его части, ни малой, ни большой, ни менее, ни более ценной, то есть поступают так, как мы это видели на примере людей честолюбивых и влюбчивых» (Там же, 485b). В своем характере такие люди имеют правдивость, решительное неприятие какой бы то ни было лжи, ненависть к ней и любовь к истине. Природа философа отличается соразмерностью и врожденной тонкостью ума, а основным свойством является способность охватить мыслью целокупного времени и бытия (486а-е).

Платон несколько раз настойчиво повторяет нам, что антагонизм толпы и философа носит именно интеллектуальный, а не социальный характер: «для большинства бесполезны люди, выдающиеся в философии» (489b) и «толпе не присуще быть философом» (494а). Несколько раньше в «Софисте» Платон писал о том, что «не мнимые, но истинные философы, свысока взирающие на жизнь людей, они одним представляются ничтожными, другим — исполненные достоинства; при этом их воображают то политиками, то софистами, а есть и такие, которые мнят их чуть ли не вовсе сумасшедшими» (Софист, 216с-d).

Платон сравнивает толпу (большинство) со зверем, который не может самостоятельно разумно действовать. Поэтому масса нуждается в вожаке (пастухе), который обладая истинным знанием может правильно справлять общественные дела. Но есть и такие, кто потакает мнению толпы. Это — софисты, которые считают себя знатоками толпы и полагают, что могут и должны управлять ей, прибегая к дешевым популистическим приемам: «что тому («зверю» — толпе) приятно, он (софист) называет благом, что тому тягостно — злом и не имеет никакого иного понятия об этом, но называет справедливым и прекрасным то, что необходимо» (Государство,493с).

Платон считает невозможным, чтобы толпа «допускала и признавала существование красоты самой по себе, а не многих красивых вещей или самой сущности каждой вещи, а не множества отдельных вещей» (Там же,493е-494а). Неудивительно поэтому, что все те, кто занимается философией, неизбежно будут вызывать порицание как толпы, так и отдельных лиц, которые, «общаясь с чернью, стремятся ей угодить» (494а).

«Общаясь с божественным и упорядоченным, — говорит Платон, — философ также становится упорядоченным и божественным, насколько это в человеческих силах… у философа возникнет необходимость позаботиться о том, чтобы внести в частный и общественный быт людей то, что он усматривает наверху, и не ограничиваться собственным совершенствованием» (500d). Именно распространение идейного потенциала элитарного философского сознания на общественную массу и подготавливает общество к осознанию необходимости изменения существующей формы государства и создание ее идеальной формы.

Далее. Платон пытается социологически определить состав этой философской страты. Он считает, что это «совсем малое число людей, достойным образом общающихся с философией»: «это либо тот, кто, подвергшись изгнанию, сохранил как человек, получивший хорошее воспитание, благородство своей натуры — а раз уж не будет гибельных влияний, он, естественно, и не бросит философию, — либо это человек великой души, родившийся в маленьком государстве: делами своего государства он презрительно пренебрежет. Обратится к философии, пожалуй, еще и небольшое число представителей других искусств: обладая хорошими природными задатками, они справедливо пренебрегут своим прежним занятием. Может удержать и такая узда, как у нашего приятеля Феага (Феаг, 121а-122е): у него решительно все клонится к тому, чтобы отпасть от философии, но присущая ему болезненность удерживает его от общественных дел. О моем собственном случае — божественном знамении —