Элита русской разведки. Дела этих людей составили бы честь любой разведке мира - [8]

— Значит, вам пришлось пережить за рубежом и распад ГДР, и ее спецслужб?

— Да, драматичные события в жизни нашей страны и особенно в их.

— Насколько успешно складывалась там ваша деятельность? Может быть, раскроете какие-нибудь эпизоды?

— Это вряд ли стоит делать. Ведь события еще достаточно свежи. И совсем не понравится партнерским службам некоторых стран, с которыми мы поддерживаем отношения. Наконец, это может коснуться судеб людей, с которыми я работал. Однако если меня поощряли, повышали и награждали, видимо, деятельность оказалась небесполезна. Горжусь наградами: нашими орденами, боевым орденом ГДР, орденом Славы Афганистана.

— Побывали и там?

— Но не в составе ограниченного контингента.

— Иногда в прессе и в многочисленных книгах о разведке, особенно зарубежных, звучат утверждения о том, что чуть не все спецслужбы социалистических стран подчинялись Москве. Есть здесь доля истины?

— На начальном этапе становления этих разведок мы, естественно, оказывали консультативную помощь, посылали советников. Даже наш аппарат, работавший там, назывался «аппаратом уполномоченного». После создания местных спецслужб на важных направлениях действовали наши офицеры связи для координации работы. Но мы не руководили, не командовали, не направляли… Каждая из служб стран бывшего соцлагеря была самостоятельной, принимала решения вне зависимости от чьей бы то ни было воли. И уж конечно мы не лезли к их источникам, к конкретным людям.

— Владимир Иванович, как приходят в разведку? Это была мечта детства? Или вам предложили и вы согласились, потому что поняли — профессия как раз для меня?

— Знаете, если взять служебную карьеру, то мой путь особой оригинальностью не отличается. Из Челябинской области, где родился в 1949 году и прожил до 16 лет, мои родители перебрались в Ставропольский край. Там, в городе Ессентуки, и закончил школу номер 3, носившую имя Дзержинского. Возможно, это тоже как-то повлияло на выбор. В то время школа еще поддерживала контакты со вдовой Ф. Э. Дзержинского. Велась переписка, был большой уголок с фотографиями, с ее письмами.

— Даже так?

— Конечно. Живой кусочек истории. Школа существует до сих пор, а на территории по-прежнему стоит памятник Дзержинскому. Скромный, но, вероятно, оказывающий влияние на молодого человека, приходящего сюда учиться. После десятилетки поступил в Карачаево-Черкесский государственный педагогический институт, сейчас это университет. Хорошая была пора. На нашем курсе училось чуть больше 50 человек, а представляли они 26 национальностей. У меня и сейчас много друзей среди карачаевцев, черкесов, балкарцев, дагестанцев… Закончил я филологический факультет с красным дипломом. Многое было сделано для диссертации по истории русской литературы XIX века, готовился поступать в аспирантуру в Ленинграде. Но все оставил.

— Тогда возник выбор — филология или спецслужба…

— Да, так сложилось. Василий Федорович Кухлиев и Евгений Константинович Федоров предложили пойти на Высшие курсы КГБ при Совете Министров в Минске, а дальше — работа в контрразведке. И размышления мои были недолги. И Кухлиев, и Федоров впоследствии стали генералами. Уже ушедший, к сожалению, от нас Василий Федорович был одним из руководителей советской контрразведки.

— Интересно, как на вас вышли?

— В те годы, как и сейчас, осуществлялся специальный подбор. В молодости я серьезно занимался спортом, был мастером спорта по альпинизму. Естественно, перед поступлением проходил медицинскую комиссию, тестирование… Как в любой спецслужбе, ничего необычного. Разве что тогда, в начале 70-х, вдруг разразилась эпидемия холеры и нас, молодых ребят, посадили на несколько месяцев на карантин. Обидно — безвыходно в четырех стенах в самом центре Минска. Год проучился и был направлен в Ставропольское управление.

— Прямо к себе домой.

— Относительно — от Ставрополя до моего дома в Ессентуках 200 километров. Когда учился, то после половины курса обучения предусматривалась практика. Меня послали в Ставрополье, и я там, видимо, приглянулся начальнику управления Эдуарду Болеславовичу Нордману, который меня и вызвал. С Эдуардом Болеславовичем мы и сегодня поддерживаем теплые отношения. Человек он заслуженный, воевал в Великую Отечественную в отряде вместе с Машеровым партизанским комсоргом. Работал председателем КГБ в Узбекистане, где смело и принципиально вел громкие дела. Потом наши пути вновь пересеклись — уже в Германии, куда Эдуарда Болеславовича направили представителем в одну из разведгрупп. Нордман отметил свое 80-летие. Выпустил книгу, где есть немного и о нашей совместной работе. Он не пытается говорить, как некоторые руководители, что воспитал, подготовил… Пишет очень интеллигентно: по крайней мере старался не мешать, давал возможность проявлять инициативу. Почти четыре года я у него проработал, а потом направили меня на учебу в Краснознаменный институт Высшей школы КГБ, теперь это — Академия СВР имени Юрия Владимировича Андропова.

— Но ведь это уже внешняя разведка?

— Да. И на то, чтобы отпустить туда молодого оперативника, который был нужен на месте, требовалась уже добрая воля руководителя. Нордман меня отпустил.